Александр Шестун: Добро пожаловать в Тверь!
Автозак заехал в шлюз Тверской тюрьмы около 9 часов вечера. Конвой привычно сдал оружие. Заключенные угрюмо ощупывали свои сумки и разминали суставы, затекшие за время четырехчасового пути.
— С вещами на выход! – рявкнули откуда-то с улицы.
Я попросил молодых ступинских парней сгрузить на землю мои 5 сумок и уже двинулся сам, но получил команду остаться в автомобиле. Дверь закрыли, а весь этап сел на корточки в нарисованных на асфальте тюремного дворика квадратиках, заложив кисти рук за голову по тверским обычаям. Внутрь автозака долетали обрывки словосочетаний угрожающего характера. Наконец, после небольшого затишья дверь в КАМАЗе со скрипом открылась и меня спустили на грешную землю.
Весь этап увели в сборное отделение, а я встал под тяжелым ночным небом перед дружиной вертухаев, выстроенной в шахматном порядке и возглавляемой новым начальником СИЗО Дмитрием Лебедевым.
— Ты почему не в установленной черной форме для заключенных? – заорал «хозяин».
— Меня госпитализировали летом в сандалях, а сейчас на улице -2.
— Я тебя уничтожу, Шестун! Ты что о себе возомнил? Опущу тебя в петухи! – продолжал истерично верещать Лебедев, заложив руки за спину и широко расставив ноги, как заправский гестаповец. Уголки губ, загнутые вниз, не предвещали ничего хорошего. Он был чем-то одновременно похож на Ганнибала Лектора из фильма «Молчание ягнят» и на начальника еврейского концлагеря из картины «Список Шиндлера». Белесые, невыразительные черты лица контрастировали с колючими зрачками, наполненными ненавистью. Его свита наперебой начала выкрикивать взаимоисключающие команды:
— Руки за спину!
— Стоять не шевелиться!
— Отвечать быстро!
— Молчать!
Все это сливалось и походило на собачий лай.
— Я только проездом здесь, не тратьте на меня свое драгоценное время! Все законные требования я выполню. Перестаньте оскорблять меня! Я еще ничего не сделал, а вы уже меня обвинили во всех смертных грехах!
— Заткнись! – было самое мягкое от гавкающих тюремщиков.
Несмотря на выпирающую паховую грыжу, заработанную во время применения ко мне силы в больнице Торжка начальником учреждения Александром Бордачевым, меня заставили таскать свою поклажу на максимальное расстояние. В выписке тюремной больницей было рекомендовано не находиться долго в вертикальном положении и исключить физические нагрузки, в том числе, из-за диагноза «энцефалопатия сложного генеза». Перетаскивание вещей и обыск длились более 7 часов. К утру, как всегда после нагрузки, у меня начались жестокие судороги голеностопов во время обыска. Резкая боль буквально бросает тебя на пол, и ты стараешься носком ступни упереться во что-то твердое, чтобы снять спазм. Оперативники состязались в красноречии, упрекая меня в симуляции. Руководил этой спецоперацией начальник оперативного отдела Андрей Селезнев и его заместитель Игорь Демидов. Обыском обычно занимаются рядовые инспекторы. Разумеется, временные затраты в десятки раз меньше. Пару раз меня пнули под шумок, но у меня не было сил даже возмущаться. Сумки, забранные попутчиками, мне не отдали, хотя ребята хотели их вернуть, но на них начал напрыгивать Андрей Селезнев.
— Вы же говорили, что это все ваши вещи! В ШИЗО хотите? – шипел на них главный опер.
Не только наш этап, но и другие томились в ужасных камерах сборки, ожидая завершения экзекуций над «непокорным арестантом».
В камеру я зашел в 4 утра, предварительно сходив в душевую, что в других СИЗО не практикуется. Никто из четырех арестантов-соседей не проснулся. Вещей у постояльцев был минимум, полка для продуктов пустая. У двери стояло несколько тапок 46-47 размера, да и по росту спящих на кроватях было видно, что парни крупные. У одного из гигантов мне показалась знакомой наколка на руке, но я подумал о галлюцинациях вследствие усталости. Вообще-то у заключенных принято вставать ночью, если заехал новенький, чтобы узнать, «кто он по жизни» и предложить помощь.
Проснувшись через 2 часа и заправляя кровать, я представился соседям, занятых тем же.
— Ну, здравствуйте, гражданин Шестун! – повернувшись ко мне ухмыляющимся лицом произнес Сергей Ларенков по кличке Сеня.
— Привет, Сергей! – с некоторым замешательством произнес я.
— Зачем же ты замешал меня в свою борьбу с милицией, — продолжал предъявлять «красный король» Бежецкой зоны.
— Так не надо было стучать на меня.
— Мы же не можем ссать против ветра!
— Тебе надо было самому обстоятельно поговорить со мной, а не угрожать, чтобы выбрать общую стратегию, устраивающую все стороны, а вы посчитали себя всесильными.
— Ты зря закусился с управой, — заметил Ларенков.
— Так я не только с ними в контрах, есть противники намного выше, кто и дает указание Тверскому УФСИН – пешкам.
Сеня взял для меня баланду из кормового окна и пригласил за стол. Мы, как ни в чем не бывало, принялись обсуждать жизнь в ИК-6. Трое молодых парней с удивлением наблюдали наш диалог, корректно не вступая в него.
На сборке я задал вопрос конвойному, с кем меня разместят в камере, на что он ехидно усмехнулся. Я ожидал, что, как в прошлый раз, мне подсунут обиженного, чтобы испортить репутацию, но на пресс-хату не рассчитывал. Впрочем, мне показалось, что Сеня больше, чем я, боялся продолжения конфликта, из-за которого я получил 2 ШИЗО, красную полосу, сел на голодовку и был госпитализирован в больницу Торжка. Сеня и вся его козлобанда были разогнаны по линейным отрядам. Кабинет оперативников, где они пировали и решали вопросы, переделали под спальню. Ларенкова также дважды водворяли в ШИЗО по несуществующим нарушениям, а потом и вовсе подняли еще один эпизод с убийством и отправили на увеличение срока. Мои публикации о создании преступного сообщества начальником ИК-6 Павлом Мотиным и «активом» во главе с Ларенковым вызвали большой резонанс.
После обеда меня вызвали на дисциплинарную комиссию, а вернувшись, я увидел двух новеньких юношей. Сеню и его высоченного сокамерника вернули на место. Оказалось, что их подселили в тот вечер, когда я только заехал в ворота тюрьмы. Их постоянный ареал обитания – самая комфортная камера напротив, оборудованная телевизором и холодильником, единственная на всем 5-м этаже. Да, оказалось, что большая дружба у Сени не только с Мотиным, но и с кем-то из УФСИН.
— Правда, что он уважаем у смотрящих и положенцев зоны Бежецка? – поинтересовалась молодежь.
— Авторитеты сейчас в ПКТ и СУСе, они не могут выходить в жилую зону, а значит не имеют влияния, но Ларенкова ненавидят. Конечно! Впрочем, и работяги тоже недоброжелательно перешептываются, видя упитанного «короля колонии», важно прогуливающегося по дорожкам.
Следует отметить, что Сеня похудел на 25 кг после лишения обильных пиров с отборными продуктами (приносившимися в качестве дани) в кабинете оперативников. Он стал еще больше похож на Шрека.
— А мы-то поверили! Чуть не вляпались, — загалдели ребята.
Все эти масти: красные, черные, мужики – такой бред! Любой вор в законе очень скептически относится к таким статусам. Какая разница, где ты работаешь? Главное – не угнетать людей.
Мальчишки наперебой начали делиться мнениями, мол, Сеня сразу вызвал подозрение. Впрочем, самый старший из них, 30-летний Влад, осужденный за бандитизм, прошел много тюремных спецблоков. Сидел на «Бутырке» с Андреем Кочуйковым («Итальянцем») и чеченцем Лорсом Хамиевым (моим соседом по «Матросской тишине»). Но больше всего меня заинтересовал рассказ об этапе в Ярославль с моим сокамерником по «Лефортово» Геннадием Манашировым. Влад не помнил его фамилию, но по детально нарисованному портрету я уверенно определил, о ком идет речь. Миллиардер Манаширов – горский еврей, просидел со мной всего месяц, но у меня в памяти он зафиксировался больше всех.
Мой лефортовский сокамерник ехал с неудачной для СК дозагрузки из Москвы, а ранее он содержался в карельской колонии строгого режима. Надеялся остаться в Ярославле, чтобы освободиться там, ведь оно отсидел 6 лет из 11-летнего срока. Сейчас политика ФСИН – отпускать на исправительные работы с половины срока с целью снизить нагрузку на бюджет. Манаширов утомил Влада бесконечной трескотней в столыпинском вагоне, а потом в автозаке.
— Знаешь, на кого сейчас оформлен самый крупный торговый центр Москвы «Коламбус», отжатый у меня после ареста? На Алину Кабаеву! – хлопнув себя по коленям, эмоционально воскликнул миллиардер.
Решение дисциплинарной комиссии было предсказуемым, а бегство Сени с поля боя лишний раз указывало на перспективу водворения меня в ШИЗО.
— У вас два нарушения, — важно заявил Дмитрий Лебедев, сидевший в президиуме. – Во-первых, вы назвали сотрудника на «ты», во-вторых, использовали сленговое слово «кича» (ШИЗО, карцер).
— Но вы же сами лично более 10 раз назвали меня на «ты», а за всю ночь никто ко мне на «Вы» не обращался, несмотря на мои замечания. Опера мне 100 раз угрожали «кичей», так я на их языке и ответил, что не боюсь этого.
— Вам часы в ШИЗО не понадобятся! – заявил Лебедев.
— Вдруг комиссия не проголосует? Может, врач сейчас запретит! Зачем же вы сами демонстрируете фиктивный характер коллегиального решения?
— 10 суток ШИЗО! Решение единогласно! – довольно завершил начальник СИЗО.
Я действительно назвал под утро Игоря Демидова на «ты», когда он и его коллеги начали портить мои вещи, рвать книги, мять сигареты. Подкованные ботинки тюремщиков топтали фотографии моих детей, что навечно врезалось в мою память. Видели бы вы их счастливые лица! Задача – во что бы то ни стало вывести меня их себя была выполнена. Двухметровый накачанный Игорь Демидов не скрывал цели своих истязаний.
Традиционно я немедленно объявил голодовку в ШИЗО, оставив продукты молодежи в камере.
Вода в Тверской тюрьме отвратительная, много не выпьешь, из-за чего 2 недели я сбросил 18 кг. Бачка с питьевой водой на киче нет. Пришлось перейти на сухую голодовку. Сахар в крови начал стремительно падать, но белокурая тюремная докторша Татьяна Пиманова выдала мне метформин.
— У меня гипогликемия 2,7 ммоль/л, а вы мне даете таблетки для снижения глюкозы!
— Я замначальника медчасти и лучше знаю, что Вам надо! – важно изрекла стройная, миловидная блондинка. Именно она дала разрешение на водворение меня в ШИЗО.
С каждым днем все усиливались судороги ног, но термобелье мне не выдавали. В камере был тазик, куда я наливал горячую воду и парил ноги, чтобы снять спазм. Бессонные ночи из-за резких болей, врубленного на полную катушку матюгальника, вещающего одни и те же лекции по несколько раз в день, довели мою нервную систему до полного истощения. Занесенную вертухаями в камеру баланду, чтобы желудочный сок разъедал стенки желудка, я начал выбрасывать в коридор. Судороги становились все более невыносимыми. Я загораживал видеокамеру полотенцем, требуя мое термобелье, но получал лишь взыскания, пополнив свою коллекцию еще двадцатью выговорами, и продление ШИЗО еще на 15 суток.
Наконец, 19 октября я услышал:
— С вещами на выход!
Меня ожидал этап в колонию Бежецка, но конвой все не шел. Когда я осознал, что я остаюсь в пыточной надолго, мое терпение лопнуло. Я вывел из строя видеокамеру, надеясь привлечь внимание к своему бедственному положению. Бурная реакция превзошла все мои ожидания. В пятиметровую камеру ШИЗО ворвались с гиканьем шестеро вертухаев во главе с Дмитрием Лебедевым. Самые крупные сотрудники опер Демидов и дежурный по СИЗО Пучков выкрутили мне руки, а заместитель по воспитательной работе Максим Волосатов и майор Свистунов, брызгая слюной, сыпали оскорблениями, состоящими сплошь из тюремного сленга и матерных выражений. Начальник корпусного отделения Кирилл Соловьев стоял в дверях на шухере. Хозяин прибежал с улицы, одетый в форменную синтепоновую куртку.
— В петушатню сейчас пойдешь! – продолжал блистать бандитской риторикой Лебедев с перекошенным от злобы лицом. Демидов так крутанул мне руку, что связка на плече хрустнула, а из глаз посыпались искры. Моя голова оказалась на удобном расстоянии для удара невысокого начальника тюрьмы. Получив пару хуков в челюсть, я не верил до конца в реальность происходящего.
— А посильнее можешь, ублюдок?
С третьего удара я отключился, но четвертая и пятая оплеуха привели меня в чувство. Из нижней губы сочилась кровь, и я уже набрал слюны, чтобы плюнуть в морду тюремщику, но он быстро ретировался, а меня поволокли в санчасть для обыска и фиксации побоев.
Игорь Демидов на моих глазах подложил лезвие от бритвы в мой носок и продемонстрировал окружающим:
— Вот чем порезал себя Шестун, а мы спасли его от членовредительства!
Конечно, никто не стал фиксировать разбитую губу, выбитый зуб и небольшой кровоподтек под левым глазом. Невропатолога в штате СИЗО нет, а значит и сотрясения мозга тоже.
Дмитрий Лебедев набил себе руку в самой страшной пыточной колонии Тверской области – Ржеве, куда возят ломать строптивых заключенных. Генерал УФСИН Кузьмин по достоинству оценил садистские наклонности начальника пыточной зоны, приютив в областном центре.
Оказалось, что за несколько дней до моего избиения, такой же участи 14 октября подвергся второй политический заключенный Тверского СИЗО – 55-летний Владимир Домнин. Только руки ему выкручивали сами Волосатов и Свистунов, а Лебедев боксировал, как грушу, человека, годящегося ему в отцы.
После наших сообщений в СМИ об избиениях, ко мне прибыл Павел Велим из областной прокуратуры. Он гарантировал доследственную проверку, но заранее не видел перспективы возбуждения уголовного дела из-за отсутствия видеозаписи.
— Проверьте нас всех на детекторе лжи! – предложил я.
— Это не является доказательством по делу.
— Зато будет сразу ясно, кто из нас врет. УФСИН сможет принять кадровое решение. К тому же тюремщиков можно привлечь к уголовной ответственности за кражу сумок!
Следом за прокурором пришел следователь СК Алексей Тютюнов. Однако сотрудники СИЗО открыто насмехались над молодым сыщиком, продержав его несколько часов в кабинете.
— У нас в Твери позиции ФСИН намного сильнее, чем у Следственного комитета, — доверительно сказал мне нерешительный молодой человек с говорящей фамилией.
Допросили прокурор со следователем и Владимира Домнина, который подтвердил нападение драчуна Лебедева. Все мельчайшие детали мне поведала тверская адвокатесса, защищающая нас обоих. Инциденты были описаны на правозащитном портале «Гулагу нет», а председатель Общественного комитета «Свободу Шестуну» Влада Русина выходила на прямое включение в новостной блок телеканала «Дождь». Кремлевский пул: ТАСС, Интерфакс ограничились официальной версией УФСИН о том, что Шестун сам себя избил. Однако на фоне разоблачений Владимира Осечкина, пыток с применением сексуального насилия, запечатленных на видеорегистраторах, в саратовских учреждениях УФСИН, никто не поверил государственным СМИ.
25 октября меня заказал на этап СИЗО-11 г.Ногинска для завершения расследования уголовного дела по оскорблению представителей власти во время чтения приговора в Подольском суде. В 9 утра меня вывели из камеры ШИЗО, где последние дни тюремщики отключали воду, чтобы я соблюдал объявленную сухую голодовку. Для переноса багажа мне понадобилось полоскать рот водой. При попытке сделать несколько шагов слизистая полость рта склеивалась так, что невозможно было дышать. Семеро вертухаев, сопровождавших меня от тюремного корпуса до сборного отделения, наотрез отказались запустить меня в туалет. Пришлось лечь на бетонный пол, чтобы дождаться разрешения хозяина. Мои просьбы о помощи заключенного из хозотряда в переносе сумок или разрешения использования тележки, стоящей возле карцера, даже и слушать не хотели. Прополоскать рот мне разрешили, но впритык поставили видеорегистратор, что бы не дай Бог живительная влага не попала внутрь. Более 9 часов я носил вещи из СИЗО до сборки, а затем, после тщательного обыска, до автозака.
Две недели я не выходил на улицу из ШИЗО, поэтому первые часы наслаждался, щурясь от солнца и вдыхая свежий морозный воздух. Мой путь пролегал мимо деревянного храма РПЦ, сверкающим своими куполами. Во все глаза на меня пялились арестанты, бесконечно проходящие мимо на этап или в следственные кабинеты. Только пропорция фсиновцев к заключенным была диаметрально противоположная. На одного вертухая приходилось 7-8 заключенных, которые гуськом передвигались, с удивлением наблюдая мой столь многочисленный конвой.
Уже начало темнеть, когда Дмитрий Лебедев не выдержал и начал нарезать круги вокруг меня, якобы осматривая территорию.
— Видела бы Вас мама, чем ее сыночек Дима занимается, — заметил я.
— Ваша мама тоже бы вряд ли обрадовалась Вашему поведению, — возразил хозяин.
— Никогда в жизни не бил беззащитного человека. Была бы правая рука свободна, уложил бы Вас тогда в нокаут с одного удара.
— Руки за спину! – начал было верещать Лебедев.
— Не голосите, а то от напряжения в штаны наложите! – напоследок сказал я, глядя в его водянистые, змеиные глаза.
В 6 часов вечера неожиданно автозак подогнали к сборке, а крепкий молодой хозотрядовец за 10 минут закидал мои самые тяжелые сумки. Возможно, врач-терапевт Алина, посланная со мной в сопровождение, настояла прекратить пытки. Во всяком случае, весь оставшийся путь она расписывала опасность голодовки, да еще с такими физическими нагрузками.
Свое 57-летие я встретил на этапе. Глядя в окно автозака на проплывающие мимо огни уличных фонарей, неоновые вывески заправочных станций, мерцающие окна жилых домов, я думал: какой смысл государству тратить столько денег на столь бестолковое этапирование? Доставить столько хлопот Твери! Вернуть в Ногинск после месяцы мытарств, нанеся непоправимый вред здоровью? Тем более, что я так и не добрался до ИК-6 Бежецка, откуда меня не могут отпускать более, чем на 2 месяца по закону. Театр абсурда.
Тверской конвой увидел кардинальную разницу отношения сотрудников СИЗО-11 Ногинска в отличии от своих земляков. Мне на подмогу вызвали хозотрядовца, мигом перенесшего багаж, а на сборке уважительно называли Александром Вячеславовичем.
Глубокой ночью я зашел в свою камеру, а мой добрый сосед-ровесник в одиночке через стену радовался моему возвращению, поздравив с Днем рождения. Я разделся и лег спать на удобный матрас, с удовольствием вытянув ноги. Примерно через 2 часа проснулся от чудовищных спазмов. Уже теряя сознание, я успел кулаком ударить по стене и что-то крикнуть. В холодном, липком поту я услышал крик Сергея:
— Вызовите скорую! Человеку плохо!
Долго не понимал, где нахожусь и кто зовет врачей. Я лежал возле туалета, в 3-4 метрах от кровати. Судороги голеностопов выворачивали меня наизнанку. По затылку прошло горение волны тупой боли, и я опять отключился. К приезду скорой помощи я успел отогреть ноги в тазе с горячей водой. Через 2 часа пришла моя жена на свидание как мой представитель в Европейском суде. К этой встрече я успел побриться, переодеться во все чистое и, пошатываясь, вышел к ней.
— С Днем рождения, любимый! – из-за стекла произнесла необыкновенно красивая Юля.
Александр Шестун
Источник: Общая Газета
