Диагноз вместо водительского удостоверения
В марте этого года блогер из Владивостока Никита Забазнов пришел в психоневрологический диспансер по адресу Некрасовская, 50, чтобы продлить водительское удостоверение.
В диспансере Никита заметил странное: вместо 500 рублей за обследование врачи требовали с клиентов 1200 и даже 4000 рублей. Блогер вызвал полицию и стал фиксировать происходящее в медицинском учреждении на камеру. Спустя несколько дней Никита стал узником краевой психиатрической больницы и провел в ней 27 дней.
Блогер два года отслужил в армии, десять лет ходил в море. Он дважды участвовал в выборах и находится в кадровом резерве администрации Приморского края. У него даже имелось разрешение на владение травматическим оружием. Специфика работы обязывала его каждый год проходить медкомиссию, и он не мог подумать, что когда-то попадет в такую ситуацию.
Никита обратился в «За права человека» за помощью в составлении и сопровождении кассационной жалобы и рассказал полную историю своего заключения.
Монолог
Предпосылки
Прошло 10 лет, и пришло время поменять водительские права. При замене водительского удостоверения необходимо пройти медкомиссию, где один из обязательных врачей – психиатр. Я пришел в единственный на город с населением в 600 000 человек психоневрологический диспансер, заплатил 500 рублей в регистратуре, чтобы взять справку о том, что могу управлять транспортным средством.
Когда я ждал своей очереди в кабинет врача, увидел трех человек, которые поднимались с первого этажа. Они объяснили, что идут без очереди, потому что уже были тут: их отправили на дополнительное обследование на первый этаж за 1200 рублей. После описания обследования стало понятно, что оно не отличается от стандартного, за 500 рублей.
Я подумал, что тут мошенничество: людей вводят в заблуждение с целью нажиться! Включил диктофон и пошел в кабинет. Врач после того, как спросил, беспокоит ли меня что-то, заявил, что я должен дополнительно заплатить 4000 рублей. Назвать причину, по которой я должен переплачивать, он не смог, и пригласил прийти на следующий день. Он также не смог объяснить, почему я должен прийти завтра.
На следующий день врач сказал, что есть бесплатная альтернатива и выписал направление на маленьком квадратном листочке. Знаете, как записки на холодильнике, на которых пишут список дел, чтобы ничего не забыть. Я его выслушал и пошел к заведующей отделением: хотел пожаловать на некомпетентность ее сотрудника, который вчера говорил, что нужно заплатить 4000 рублей, а сегодня — что не надо.
Марина Петровна Клочкова, увидев в моей руке диктофон, отказалась принимать меня. Я вызвал наряд полиции, чтобы написать заявление о превышении должностных полномочий. Приехали неадекватные сотрудники полиции. По моему мнению, двое из них находились в наркотическом опьянении. Третий мужчина в конце извинился за поведение своих коллег.
На следующий день я пошел к главному врачу краевой психиатрической больницы, Максиму Артамонову. Я попытался ему объяснить, что его врач, Ветохин, просил с меня четыре тысячи, а он мне в ответ: «Нет, не просил». Парировать я ничем не мог, ушел из кабинета, а он снова начал заниматься какими-то строительными делами. У него всего полтора приемных часа в неделю, а он ремонтом занимается!
Вообще, я думаю, что толчком стали события 2016 года. Тогда я решил стать видеоблогером: рассылал ролики друзьям, а они в ответ спрашивали, не сошел ли я с ума. Я и решил снять ролик о том, что нет, в здравом рассудке. Пришел к участковому психиатру и настоял, чтобы со мной пообщались час. Я сошел с ума, или мир вокруг? Я привел пример, как с парохода выкидывали пластик в океан, хотя по закону его должны сжигать в специальном отсеке. Для этого нужен специальный человек, который должен получать зарплату. Вместо того, чтобы нанимать его, капитан забирает деньги себе, а нас заставляет выкидывать пластик в воды. И люди выкидывают, хотя от этого зависит наше будущее. Будущее наших детей. Кто же сошел с ума? Люди понимают, что делают плохо, и продолжают делать, называя меня сумасшедшим.
Тогда врач сделал заключение, что я не похож на 80% россиян и мне надо пить какие-то таблетки. Я выкинул список в тот же день. Пришел домой, выложил видео, и все. Но, как выяснилось, меня тогда поставили на консультативный учет — когда дату и время приема определяет сам пациент. Если в течение года человек не обращается за консультациями, то он снимается с учета и карта уходит в архив. Меня не было там четыре года.
Собственно, на вопрос к главному врачу, почему Ветохин передумал брать с меня четыре тысячи, он ответил: «Так вы же наш пациент!». Я спросил, почему мне тогда, в 2016 году, не сказали, что я поставлен на учет. Он ответил, что мне говорили и что я дурачок и просто не помню. А вот вопрос, почему меня не лишили оружия, я, как потом понял, задал зря.
Лицензию и оружие отняли за три дня до суда в больнице. При первом посещении врача, Ветохина, я сказал ему, что у меня оружие есть, но больше мне не нужно. Я у него же справку получал и не собирался ее дальше продлевать, а планировал лицензию сдать с пистолетом. Он у меня пять лет провалялся, я им не пользовался.
Принудительное лечение
Через полтора дня после диалога с главврачом я пришел на запланированный осмотр. Врач, которая проводила его, изначально отнеслась ко мне насторожено. Через две минуты после начала тестирования я увидел в дверях двух охранников. А еще через четыре минуты зашли двое санитаров. Один из них надел на меня наручники, у меня забрали сумку и телефон. Я спросил санитара, зачем он применяет ко мне спецсредства. Он ответил: «Я просто не хочу коцать свои кулаки лишний раз. Потому как бывали случаи, когда я еду в скорой помощи с человеком, он начинает на меня кидаться, и мне приходиться его бить. Чтобы тебя не бить и не ломать себе кулаки, я и надел на тебя наручники».
Я хотел воспользоваться телефонным звонком. Мне объяснили, что я смогу сделать это в больнице. Приехали в приемное отделение. Там в звонке опять отказали.Тройка санитаров в покое напомнила мне такие расстрельные группы. Знаете, где был один комиссар, у него тоже такая же папочка была. Он постарше, низкого роста, физически не развит. И два больших дяди рядом. Расстрельные тройки, как при Сталине ездили, я в кино видел. Комиссар с папочкой с врачом приемного покоя переглядывались, обсуждали что-то. Один говорил, другой писал. Я просто ждал.
Пришли другие санитары и потащили меня на четвертый этаж, сняли с меня всю одежду, подвели к кровати, дали пижаму, в которую приказали одеться и лечь на кровать. Мои руки привязали к кровати и поставили укол. Какой, я не знаю. Предполагаю, что это был галоперидол. Через двадцать секунд я провалился в сон.
Я проспал около двух суток. С этого момента все началось так же, как у Игоря Горланова, пикетировавшего администрацию президента. На вторые сутки я почувствовал толчок в бок. Меня разбудили, подняли с кровати и велели идти. В глазах по бокам все было черное. Я видел только ноги человека, который велел идти за ним. Я шел-шел-шел, в полубредовом состоянии, близком, к алкогольному опьянению, с подавленной волей. Меня завели в комнату, приказали сесть за стол.
Я не понимал, что происходит. Спустя пять минут рядом сидящая женщина сказала: «Я не согласна, считаю, что его нужно отпустить». В этот момент я понял, что нахожусь в суде. Я поднял глаза, увидел судью, в другом углу прокурора. А эта женщина оказалась моим государственным адвокатом.
Суд был выездной — все происходило в помещении больницы. Забегая вперед, потом мы выяснили, что мои диагноз с пропиской слили в интернет, на сайт «Восток Медиа». Они удалили статью спустя два часа после публикации, но у нас сохранились скриншоты.
Издание открыто опубликовало документы, тем самым нарушило закон о персональных данных
Когда поднялась шумиха, мой подписчик из Москвы нанял мне адвоката. Врачи прямо в коридоре сказали мне: «Выбирай между государственным и нанятым». Я был в состоянии измененного сознания и ткнул в пустоту. Выбрал не того.Только когда пришел в себя, понял, что мог бы иметь хоть пять защитников. Меня лишили права на защиту. Я не помню, как вообще подписывал документы об отказе от нее.
Сейчас во Владивостоке идет процесс против издания «Восток Медиа». У меня там представитель Яна Юрьевна Шестун, депутат Уссурийска. В Хабаровске есть фургаломобиль, а у них есть КПРФ-мобиль. Они через громкоговоритель кричали под окнами больницы: «Свободу Никите Забазнову! Нет карательной психиатрии!». Дальше они поехали по городу к министерству здравоохранения. С того дня мне перестали делать уколы и давать таблетки. Начали ставить капельницы, по две день, чтобы вывести эту отраву.
Меня держали в больнице 27 дней. На это время меня полностью ограничили в средствах связи. Не давали гулять, не пускали родственников якобы в связи с пандемией, которая началась спустя два дня после моего заключения. С этого первого укола меня ввели в состояние, из которого я вышел только спустя три месяца после освобождения из больницы. Я на клавиатуре не мог печатать текст, у меня испортилось зрение, волосы седые появились.
Свобода
Поступил с одним диагнозом — вышел с другим. Мне помогла огласка. Интернет, пара информационных агентств. Вот эта машина КПРФ. Я помню тот момент, когда под окнами звучал громкоговоритель и пациенты в коридоре, около ста человек, стали спрашивать, кто такой Забазнов. Санитарки пальцем на меня показывали.
Ознакомившись с материалами дела, я увидел, что прокурор по фамилии Ким подал за меня ходатайство. Он заключил, что мои права нарушены, и потребовал отменить решение суда, по которому я оказался в больнице. На апелляционном заседании в августе этого года прокурор это ходатайство отозвал.
В данный момент мы подали апелляцию по принудительному лечению. Суд состоялся 18 августа. Все осталось в силе. Мне дали 6 месяцев на кассацию. Я обратился за помощью к Льву Александровичу Пономареву, в «За права человека». Далее я планирую подавать в Европейский суд по правам человека, хочу поднять тему возрождения у нас карательная психиатрия.
Что дальше
«За права человека» составляет кассационную жалобу, чтобы помочь блогеру добиться справедливости. Очевидно, что его права были нарушены. Это право на защиту, право на личную неприкосновенность и качественную медицину. Были нарушены законы о персональных данных, о врачебной тайне. К Забазнову применили нейролептические препараты до судебного разбирательства, что также является нарушением.
К сожалению, таких историй немало. Сажать неугодных активистов, блогеров и журналистов в психиатрические учреждения гораздо проще, чем в спецприемники и СИЗО. Наша задача помочь добиться справедливости людям, которые оказались в руках врачей-правонарушителей. Для этого в нашем штате и присутствуют высококвалифицированные юристы.
Если вы хотите оказать нам поддержку, вы можете:
- Подписаться на наши социальные сети;
- Помочь в распространении материалов;
- Оказать финансовую поддержку по ссылке/
Текст: Анастасия Кашкина
Иллюстрации: Максим Тарасов
