Михаил Бирюков: Любой выход на улицу с украинской или пацифистской символикой служит основанием для задержания
Адвокат Михаил Бирюков рассказал о практике применения в столице новых статей 20.3.3 КоАП и 207.3 УК РФ, а также о способах противостоять профессиональному выгоранию.
– Мы сегодня с вами были на трех судах. Как изменилась практика с началом военной операции и что сейчас происходит в судах?
– Практика только складывается, и практика складывается довольно жесткая. Любой выход на улицу с символикой украинской, любой выход с пацифистской символикой служат основанием для задержания. Не всегда это служит в Москве основанием для составления протокола и привлечения к административной ответственности. Иногда отводят в отдел полиции, держат три часа, беседуют и отпускают без протокола. Но если это пикет с плакатом, в котором есть слова «мир», «война» или просто книга «Война и мир», то естественно, это служит основанием для привлечения к административной ответственности с составлением протокола по ст. 20.3.3 (дискредитация Вооруженных сил).
Статья 20.3.3 абсолютно резиновая, она применяется выборочно сейчас, применяется как дубинка. При этом оценка содержания высказывания, как правило, не дается. Где-то сотрудники полиции дают справку психолингвистического исследования. Встречается и такое: «Данный призыв содержит сведения, дискредитирующие российскую армию». Где-то просто на уровне инстинкта они понимают, что слова «мир» и «война» – это запрещенные слова и служат основанием для привлечения.
– Какие наказания в среднем?
– В среднем все в рамках статьи – от 30 до 50 тысяч штраф. Соответственно, разные судьи, разные суды подходят по-разному. Вот сегодня 50 тысяч – штраф абсолютно немотивированный. Судьи не объясняют, почему в данном случае они выбирают 30 тысяч или 50 тысяч. Опять-таки это все идет совершенно произвольно, потому что практика только складывается. Стараются давать по максимуму, точно так же как по задержаниям на акциях. Если санкция 30 суток, то стараются давать по максимуму.
– Новая статься о фейках, с ней сталкивались?
Нет, в Москве этих уголовных дел практически нет. Эти дела идут по регионам. Идут совершенно абсурдные обвинения, идут совершенно абсурдные основания для привлечения к уголовной ответственности. И это носит штучный характер для того, чтобы создать охлаждающий эффект, чтобы другим неповадно было.
В Москве пока широко применяется ст. 20.3.3. При этом применяется в первую очередь, естественно, к тем, кто выходит в пикеты с плакатами. И вторая группа, которая сейчас тщательно отрабатывается правоохранительными органами, это муниципальные депутаты. После 24 февраля многие Советы депутатов приняли заявление, призывающее прекратить операцию в Украине. Многие депутаты опубликовали на своих страницах собственные заявления. Многие выступили просто с текстами на своих страницах. И на сегодняшний день более десятка муниципальных депутатов уже привлечены к административной ответственности по этой статье. В суде рассмотрено, по-моему, только одно дело. Остальные дела ждут своего рассмотрения в судах, протоколы составлены.
– То, о чем вы говорили с девушкой в суде, вы давали какие-то рекомендации: делать репосты, не делать репосты? Каким образом? Техника безопасности.
– Репост всегда опасен, потому что смотрят на публичную личность, которая опубликовала текст. Смотрят на тех, кто сделал репост публикации. Идут широким бреднем по тем, кто сделал репост. При этом часто сам человек, автор публикации, не привлекается к ответственности, а те, кто сделал репост, к административной ответственности привлекаются. Поэтому ценность не в том, чтобы распространить чужое мнение, а том, чтобы высказать свою позицию, свое отношение.
Я, конечно, советую, если вы хотите высказаться, сформулируйте сами свою точку зрения, свою позицию. С учетом тех реалий, в которых мы живем. Я считаю, что личное мнение каждого значительно более ценно, чем бесконечные репосты одной и той же публикации. Тем более, что теперь, когда многие за границей, они не ограничены в резкости оценок и суждений, и к ответственности они не привлекаются, а те, кто делают репосты публикаций в России, естественно, попадают в зону риска.
– У меня как раз был вопрос, но вы его предупредили. Мне казалось, что человек публичный меньше под ударом, чем менее публичные люди, которые делают репосты.
– Естественно, и это имеет огромное значение, потому что нужно, с точки зрения, как мне кажется, сотрудника полиции, Центра «Э» бить по тем, кто распространяет. И авторы действительно остаются вне поля зрения до поры до времени, а вот те, кто широко тиражирует их позицию, конечно, ставят себя под удар.
– По поводу течений в адвокатском сообществе, мы помним, что было письмо за войну, против войны, подписали какое-то количество адвокатов одно, другое. Помню, было ваше обращение к Москальковой, в МВД, Следственный комитет. Какую вы ждете реакцию, и как происходит нахождение баланса?
– Удар по адвокатуре был сильнейший нанесен, когда были признаны иностранными агентами Иван Павлов и Ветошкина. Пока из таких радикальных шагов в отношении адвокатов мы видим только эти два факта. Избиение адвоката в Питере – да, мы подписали, более трехсот адвокатов и юристов подписали обращение к Уполномоченному по правам человека, в Следственный комитет, министру внутренних дел, поскольку избиение адвоката, который приехал к своему доверителю в отдел полиции, совершенно недопустимый факт. Насколько я знаю, в Санкт-Петербурге проводится служебная проверка Службой собственной безопасности. Мы ждем, естественно, как самый лучший вариант, возбуждения уголовного дела и привлечения виновного к уголовной ответственности. Как минимум отстранение его от должности с увольнением из органов. Но это тоже на сегодняшний день, в общем-то, единичный факт применения физического насилия по отношению к адвокату.
В прошлом году был также жестко задержан Мансур Гильманов, который прибыл в ОВД для того, чтобы оказать помощь своим доверителям. В этом году аналогичный случай в Санкт-Петербурге. Пока это единичный случай. И нас, подписантов различного рода обращений и воззваний, тоже не привлекали пока к ответственности. Я подчеркиваю, что здесь ключевое слово «пока». Единичные случаи очень настораживают, потому что мы знаем, что, опробовав тот или иной механизм, его часто превращают в систему борьбы с несогласными. И, конечно, адвокатское сообщество очень настороженно относиться ко всем этим единичным случаям, понимая, что это может превратиться в системное орудие борьбы с независимой адвокатурой.
– Правильно я понимаю, что они прощупывают, насколько продавливается.
– Да, насколько солидарна адвокатура и юристы, насколько консолидирован отпор, насколько консолидирована позиция адвокатов и юристов. К сожалению, мы знаем, что эта позиция не консолидирована, что в адвокатской среде, как и в обществе в целом, есть диаметрально противоположные позиции и, соответственно, говорить о консолидации адвокатуры как независимого института, к сожалению, не приходится.
– Как и во всем обществе, хотя, казалось бы, адвокаты на страже закона, они должны понимать, юридическое образование.
– К сожалению, бывает так, что адвокат себя считает полноценным участником судопроизводства, и считает, что его задача – отстаивать интересы государства, а не интересы доверителя с точки зрения закона. Довольно странная позиция.
– Буквально на днях беседовала с адвокатессой, как сейчас говорят, адвокатом. Она чуть ли не со слезами на глазах мне рассказывала, что наша профессия – она ни о чем, она изжила себя. Мы просто приходим, для мебели здесь. Наверняка, есть элемент какой-то профессионального выгорания?
– Есть такой термин, который давно гуляет в нашей среде, паллиативная адвокатура, паллиативная помощь. Выгорание, естественно, от огромной нагрузки, от того, что далеко не всегда удается что-либо сделать. Но на самом деле, даже редкие маленькие победы, когда нам удается добиться прекращения административных дел, когда нам удается добиться, скажем, штрафа, а не административного ареста, когда удается прекратить административный арест в апелляционной инстанции, это, безусловно, победы. И ради таких побед, конечно, стоит работать. Потому что даже само присутствие адвоката в отделе полиции или в суде имеет огромное значение для человека, который первый раз попал в этот маховик, в этот механизм, который знает, как бывает жестко в полиции, который, в общем-то, дезориентирован. И здесь помощь адвоката в любом случае небесполезна. В любом случае это очень важный элемент борьбы за права человека.
– То есть просто наличие наблюдателя заставляет систему сдавать назад.
– Естественно, в присутствии адвоката не делают тех вещей, которые могут сделать без присутствия адвоката, не оказывают того психологического давления, того нажима. Соблюдают все необходимые минимальные требования закона, которые обеспечивают права лица, привлекаемого к административной ответственности. И, конечно, здесь я не считаю, что мы бесполезные участники бессмысленного действа.
– По поводу пыток в Братеево, наверняка, слышали или читали распечатку. Насколько это массово, сталкивались вы, не сталкивались?
– Это единичный случай. В целом в Москве достаточно вменяемые сотрудники полиции. И все здесь зависит от начальника отдела. Если начальник отдела, как говорят, слегка отморожен, соответственно, и сотрудники в этом отделе могут позволить себе значительно больше нарушений закона, нежели в обычной практике. Но в целом по Москве это скорее исключение из правил, чем правило.
Да, нас не пускают в отделы полиции, когда прибывает много задержанных. И связано это с тем, что приезжают сотрудники Центра «Э» – Центра по борьбе с экстремизмом, опрашивают задержанных на предмет выявления их связей, контактов. И, естественно, в присутствии адвоката они этого делать не будут, потому что единственная позиция, которую мы рекомендуем нашим доверителям занимать, это пользоваться 51 статьей Конституции – отказываться от дачи подобных объяснений. Поэтому, соответственно, нам и препятствуют проходу в отделы полиции, когда там работают сотрудники Цента «Э», пытаются беседовать. Но, как правило, народ читает Телеграм-каналы, народ более или менее знает азы личной безопасности и старается придерживаться именно той позиции, которую мы бы им посоветовали, если были бы рядом. Другое дело, что не все выдерживают психологического давления, и, конечно, это очень печально.
– Сотрудники Центра «Э», они же не просто так работают, им надо показать какой-то результат. Будет какой-то результат? Ведь они накапливают материал.
– Результата не будет. Материала у них накоплено много, но материал весь этот достаточно формальный, также как формально предупреждение о недопустимости участия в несогласованных акциях. То есть сбор этой информации не приводит ни к выявлению зачинщиков, ни к выявлению устойчивых криминальных связей.
Такого рода опросы в принципе имеют значение, когда речь идет, скажем, о серьезных этнических конфликтах, массовых групповых драках, где есть зачинщики, где реально нарушается общественный порядок, есть лидеры с явным криминальным уклоном, которые используют какие-то ситуации для того, чтобы обострить тот или иной конфликт или решить свои криминальные проблемы. Такой подход оправдан. Когда речь идет о мирном протесте, когда люди узнают об этом совершенно случайно, нет ни криминальной составляющей, ни лидеров какого-нибудь преступного сообщества. Здесь просто позиция членов гражданского общества. Эти опросы, на мой взгляд, являются абсолютной формальностью для отчетности, для того чтобы показать: мы работаем, мы пытаемся выявить. А что выявить? Выявить то, что есть Телеграм-каналы? Выявить то, что в Инстаграме есть ресурсы, которые призывают выражать свою гражданскую позицию? Это известно и без опросов.
– Сейчас очень многие уезжают за рубеж, вы остаетесь. Ваши мотивы и как вы относитесь к уезжающим?
– Это решение принимает лично каждый. Кому-то просто тяжело жить в той атмосфере ненависти, страха, террора, которая на сегодняшний день нас окутывает. Кто-то реально боится за будущее своих детей. Кто-то потерял здесь работу и ему все равно, где искать дистанционную работу, отсюда или искать ее на западе. Это относится ко многим журналистам. Кто-то понимает, что правозащитное движение здесь будет все дальше и дальше закатываться под асфальт, и активно работает с правозащитными центрами, которые находятся вне пределов нашей страны.
Адвокаты пока, на мой взгляд, не находятся в такой большой группе риска. Пока мы можем здесь делать свою работу, пока прессинг на адвокатов не стал грозить личной безопасности адвоката, я думаю, что мы все здесь останемся и будем работать до того момента, пока мы поймем, что наша работа действительно потеряла смысл или мы находимся под угрозой уголовного преследования и уже не можем эффективно оказывать помощь нашим доверителям. Но пока мы можем это делать, пока у нас есть эти возможности, естественно, мы будем работать здесь.
– Ваши ресурсы? Что для вас является ресурсом? Где вы ищите положительные эмоции?
– Я за последний месяц столько раз был на литературных вечерах, концертах и в театрах, сколько не был, наверно, за весь прошлый год, даже невзирая на ковид. Конечно, отвлечения, связанные с какими-то интересными общественными мероприятиями и еще, конечно, огромный ресурс – это работа с задержанными. Когда у тебя 25 человек задержанных – энтузиастов молодых красивых умных, то заражаешься от них. Черпаешь от них энергию. Поэтому, конечно, это две составляющие части – работа с людьми, которые, заражают тебя своей энергией и снятие усталости на мероприятиях.
– О чем мы не сказали, о чем стоило бы сказать, а я не спросила у вас?
– Пожалуй, вы спросили обо всем. Что будет дальше? Традиционный вопрос. На этот вопрос никто из нас не может ответить ни себе, ни интервьюерам. У меня ощущение, что в ближайшее время дальше будет все хуже и более жесткое завинчивание гаек. И я понимаю тех, кто в этой ситуации уезжает, потому что не выражать свою позицию нельзя, а выражать свою позицию – подставляться под возможное привлечение к уголовной ответственности. Это, в общем-то, тупиковый путь. Но, как любят говорить, в обозримой исторической перспективе наше дело правое.
Дарья Корнилова
