Ю. Самодуров vs Е. Ихлов. Большой террор: жертвы или палачи?
Накануне ежегодной акции «Возвращение имен» между правозащитниками, историками и неравнодушными гражданами вновь разгорелся спор о том, кто может считаться жертвой сталинского террора и все ли, сгинувшие в то страшное время, достойны памяти следующих поколений. К полемике присоединились публицисты Юрий Самодуров и Евгений Ихлов.
БРЕМЯ ВЫБОРА
Юрий Самодуров, публицист, правозащитник
«Мы выбираем, нас выбирают / Как это часто не совпадает /
Часто простое кажется сложным / Черное белым, белое черным»
Мои настойчивые попытки повлиять на позицию руководителей «Мемориала» и ,возможно, большинства моих читателей и френдов по вопросу — правильно ли представлять в едином алфавитном списке на «Стене памяти» на бывшем спецобъекте (ныне памятники истории) «Коммунарка» и на бывшем расстрельном полигоне в Бутово имена всех расстрелянных и погребенных (закопанных в рвах и ямах) людей — независимо от того, причастны или нет были эти люди к осуществлению политических репрессий , или надо, как предлагаю и считаю я, представить их имена на «Стене памяти» двумя отдельными списками, — жертв политических репрессий причастных к их осуществлению и непричастных к их осуществлению остаются бесплодными и безуспешными.. Хотя и эта попытка скорее всего не принесет плодов успеха, хочу ответить на основные заданные мне в связи с предыдущими публикациями* вопросы.
Отвечаю на разное, о чем Вы пишете и говорите:
1) «Как возможно разделить и разделять похороненных в братской могиле людей? »
— Отвечаю.
Я не предлагал и не предлагаю эксгумировать, разделять по ДНК и перезахоранивать отдельно «по разным спискам» останки зарытых на Коммунарке жертв политических репрессий. Я предлагаю разделить визуально — по двум спискам их имена на «Стене памяти».
2) «Разве вообще возможно и по каким критериям возможно вообще разделять людей, являющихся жертвами политических репрессий?»
— Отвечаю.
Критерий причастности к осуществлению политических репрессий людей, в свою очередь ставших их жертвами, о котором я говорил и говорю, единственный — подписи расстрелянных должностных лиц, начиная от членов Политбюро и ЦК, членов правительства, «троек» и кончая сотрудниками прокуратуры и НКВД на решениях о высылке и раскулачивании, на расстрельных списках, на документах о следствии по 58 статье, на обвинительных приговорах и на актах о приведении приговоров о расстрелах в исполнение.
3) «Кто может и как возможно вообще разобраться и не ошибиться в том, кто из расстрелянных и зарытых в землю на Коммунарке и Бутово тысяч людей (более 6 тысяч на Коммунарке и более 20 в Бутово) подписывал документы по репрессиям? »
— Отвечаю.
Наличие этих подписей могут выяснить сотрудники государственных архивов, если им будет дано соответствующее задание и оплачена эта работа и сотрудники и волонтеры «Мемориала».
4) «Председатель правления «Мемориала» объяснил, что сегодня у них нет доступа к Архивам и чтобы эту огромную и трудоемкую работу даже только для одной «Коммунарки» сделать нужно лет 10. Что же Вы предлагаете, не ставить Стену памяти в Коммунарке, пока эта работа не сделана?».
— Отвечаю.
Значит руководителям «Мемориала» надо писать и говорить во всех своих выступлениях по этой проблеме: » МЫ ОБЯЗАТЕЛЬНО СДЕЛАЕМ РАЗДЕЛЬНЫЕ СПИСКИ В БУДУЩЕМ, КОГДА ПОЛУЧИМ ДОСТУП К АРХИВАМ», а не настаивать, что это не нужно делать. Уже сейчас по опубликованным «Мемориалом» документам известно, что несколько десятков людей из числа жертв политических репрессий, закопанных на «Коммунарке» сами их тоже осуществляли. Имена этих людей, например, комиссара госбезопасности I ранга Заковского и руководителя НКВД Ягоды и ряда других можно уже сейчас поместить на «Стене памяти» отдельным списком. Поскольку они расстреляны по вымышленным, придуманным обвинениям они конечно тоже жертвы политических репрессий, а вопрос реабилитированы они или нет не имеет отношения к тому как представлять их имена на «Стене памяти».
5) «Братская могила и гибель уравняли на «Стене памяти» всех — и тех, кто сам ставил подписи под документами о проведении репрессий и по чьим решениям других людей ссылали и расстреливали и тех, кто этого не делал»
— Отвечаю.
Я хорошо понимаю и чувствую, что визуально представить на «Стене памяти» в алфавитном порядке имена всех жертв политических репрессий зарытых на Коммунарке (точно также, только с дополнительной разбивкой по годам расстрелов представлен список жертв политических репрессий на роскошном государственно мемориальном комплексе на бывшем расстрельном полигоне в Бутово) и как Вы сами хотите и предлагает «Мемориал» гораздо спокойнее и проще для всех психологически и политически тоже.. Сделать так, как сделал «Мемориал» в Коммунарке и как сделали власти в Бутово душевно и психологически намного легче. Собственно, в большем душевном и политическом спокойствии и отсутствии непроходящей психологической тяжести испытываемой всеми при реализации предложения «Мемориала» в противоположность предлагаемому мной решению, и заключается, по-моему, ГЛАВНОЕ И СИЛЬНОЕ ЗНАЧЕНИЕ вашего аргумента.
Но желание более легкой жизни и чувства , что так нам психологически и душевно легче поступить и что-де нам самим пора и легче будет жить, проявив милосердие ко всем без разбора жертвам политических репрессий, ибо могила и смерть уравняли их всех, это СЛАБЫЙ АРГУМЕНТ против того, о чем пишу я.
Я пишу , что нивелировка общественной памяти на «Стене памяти» в Коммунарке и в мемориальном комплексе в Бутово о тех, кого там убили и зарыли не есть общественное благо. Я не верю, что эта нивелировка служит общественному благу и не верю, что это есть психологическое благо для меня и моих знакомых.
Я ведь не предлагал и не предлагаю и никогда не думал, что имена расстрелянных на Коммунарке или в Бутово по ложным обвинениям людей, осуществлявших репрессии (и я знаю и конечно же всегда был согласен, что они тоже жертвы политических репрессий!) нужно и можно не давать и не помещать на мемориальных сооружениях посвященных жертвам репрессий.
6) «Помещение и представление имен всех — и непричастных и причастных к репрессиям людей в одном алфавитном списке более выпукло и наглядно говорит о пережитой нашим народом трагедии, в том числе посетителям «Коммунарки»!»
Отвечаю. Не согласен с этим, поскольку визуально «Стена памяти» в Коммунарке и мемориальный комплекс в Бутово предлагает посетителям этого места ОДИНАКОВО ОТНОСИТЬСЯ КО ВСЕМ, ЧЬИ ИМЕНА ЛЮДИ ЗДЕСЬ ВИДЯТ И ЧИТАЮТ. Посетители «Коммунарки» видят на «Стене памяти», хотя даже не знают об этом, имена палачей в свою очередь ставших жертвами и имена людей непричастных к проведению политических репрессий.. Одинаково относиться к НЕПРИЧАСТНЫМ И ПРИЧАСТНЫМ К ОСУЩЕСТВЛЕНИЮ РЕПРЕССИЙ ЛЮДЯМ ДАЖЕ В МЕСТАХ ИХ ЗАХОРОНЕНИЯ, только как к жертвам террора, а именно так предлагает визуально и «технически» и вынуждает посетителей Коммунарки «Стена памяти» для части посетителей психологически конечно более комфортно, но, по-моему, для многих этически неприемлемо.
Возлагать цветы к «Стене памяти» всем — организаторам террора и его жертвам — и предлагать поминать всех, кто назван на «Стене памяти» с единственной одинаковой мыслью, какая трагедия, что насильственная смерть постигла всех этих людей (а визуально это так сделано и так фактически визуально предлагает «Мемориал» в Коммунарке и государство на расстрельном полигоне в Бутово) в этом есть определенный политический, общественный и человеческий цинизм.
7) «Вместо того, чтобы критиковать режим Путина, Вы снова и снова критикуете «Мемориал», который так много делает!»
— Отвечаю.
Радости и удовольствия от публикации заметок с критикой «Мемориала» я не получаю, хотел бы по разным причинам о нем вообще не думать, а пишу эти заметки потому, что я против нивелировки общественной памяти и ОСОБЕННО В ВИЗУАЛЬНОЙ ФОРМЕ, как на «Стене памяти» в «Коммунарке». Эта стена памяти визуальный монументальный мемориальный объект, созданный моими союзниками, а не моими политическими противниками в лице власти. Эта стена создана самим ГРАЖДАНСКИМ ОБЩЕСТВОМ в лице «Мемориала», к созданию и определению миссии которого я в конце 1980-х гг имел непосредственное и прямое отношение. .
8) «Коммунарка» — это кладбище. Допустимо ли и как вообще можно на кладбище сводить счеты с мертвыми?»
— Отвечаю.
Спецобъект (ныне памятник истории) «Коммунарка» не кладбище, как настаивает Ян Рачинский. И расстрельный полигон в Бутово тоже не кладбище. Перечень имени на «Стене памяти» в Коммунарке — это не поминальный церковный список за всех убитых и «упокоенных тобой Боже раб твоих».И суть дела не в счетах с мертвыми, а в нивелировке общественной памяти, которая осуществлена посредством «Стены памяти» в Коммунарке «Мемориалом», а также государством на расстрельном полигоне в Бутово .
По ВОСПРИЯТИЮ людей, зрителей «Стена памяти» такой же, только временный памятник, как и мраморно-гранитный памятный комплекс на полигоне в Бутово. Эти сооружения, увековечивающие память о жертвах политических репрессий установлены не на мемориальных кладбищах, а на местах расстрелов и захоронений, ставших «памятниками истории». Соответственно и мое отношение к информации о жертвах политических репрессий, которые здесь зарыты, закопаны, расстреляны — тоже не такое как к информации о похороненных на кладбищах людях, а как к информации о памятниках истории и о людях, которые с этими местами «связаны»..
То, что государство, открыв в 2017 огромный гранитно-мраморный мемориал на полигоне в Бутово, и представив там на каменных плитах по алфавиту и по годам вместе имена и жертв и палачей, в свою очередь ставших жертвами, действует так же как и «Мемориал» на «Коммунарке» и так же как РПЦ , поминая одинаково всех (в церкви по другому конечно нельзя и надо, ибо перед Богом все равны !) мне кажется большим политическим, гражданским, общественным и человеческим проигрышем «Мемориала» и нас всех вместе с ним. Простить зарытых в земле «Коммунарки» и «Бутово» убийц и палачей, даже если они сами жертвы других убийц и палачей, может только Церковь и Бог. Я это не могу. Зачем нужны смешение, смещение и нивелировка исторической памяти кроме как для общественного спокойствия и психологического комфорта? Но не всегда общественное спокойствие и психологический комфорт благо.
* P.S. Мои публикации по этой теме на Эхо Москвы: «Зачем «скрывать» имена лиц, осуществлявших политические репрессии в СССР?», 06.11.18; «Задача сохранения памяти о политических репрессиях шире задачи возвращения имен их жертвам».01.11.18 ; «По следам дискуссии о «Стене Памяти» на спецобъекте «Коммунарка» 30.10.18; «О реабилитированных опричниках», 28.10.18;
Мне кажется, что к обсуждаемой проблеме нивелировки общественной памяти о разной роли жертв политических репрессий в их осуществлении имеет отношение также и петиция «Предлагать обществу простить преступления против человечности не имеет права никто» написанная и опубликованная мной и Львом Пономаревым и поддержанная многими людьми в связи с открытием в 2017 году государственного памятника «Стена Скорби» на углу проспекта Сахарова и Садового кольца в Москве.
Тигль Памяти и Скорби (Истина где-то рядом)
Евгений Ихлов, публицист, правозащитник
Выдающийся правозащитник и организатор выставок (за что дважды судим как экстремист) Юрий Самодуров всё недоумевает, почему «мемориальская» общественность предпочитает даже теперь, спустя 57 лет, стоять при почитании жертв советского политического террора на, так сказать, «линии исторических решений XX и XXII съездов Партии» — вот есть пострадавшие от произвола времён культа личности советские люди и комиссии Шверника и Яковлева вернули им честное имя…
Можно, конечно, дать лобовой ответ: потому что это позволяет выстроить общий политико-идеологический консенсус даже вплоть до Путина и Патрушева и даже Шойгу (ибо от «произвола» пострадал армейский «великомученик» Тухачевский, наверняка сумевший отбросить Гудериана уже под Минском, а их кумир Жуков собачился с Берия), отсекая неосталинистов, напротив, воспевающих «чистки».
Но я полагаю, что разгадка и глубже, и печальней этой версии.
Когда вспоминают испанскую Долину Павших, с общим Крестом над всеми жертвами Гражданской войны, то там всё-таки речь идёт о почитании фронтовиков и жертв красного и белого терроров, а не о почитании и памяти потом правивших франкистских функционеров.
Разгадка в том, что уже шесть десятилетий не только нынешний истеблишмент, но и во многом статусная интеллигенция – это потомки сталинского истеблишмента.
Причём, действительно, очень достойные люди во многих случаях.
Сталинский истеблишмент в результате чисток был поделён на репрессированных и репрессирующих.
«Исторические съезды» вернули потомкам репрессированных номенклатурный или субноменклатурный статусы, а значит доступ к хорошему образованию и пропуск в социальный лифт.
А дальше произошло неизбежное: потомки и тех, и других создали общие верхние страты – потому что были рождены не «с седлом на спине», но «со шпорами на пятках»…
Как известно, суть всемирно известной (от метафоры) книги и пьесы Зангвилла «Плавильный тигль» (1908) в том, что чуть не расстраивается брак иммигрантов – выясняется, что родич невесты (русской аристократки Веры) виновен в смерти семьи жениха Давида во время Кишенёвского погрома в апреле 1904…
Но торжествует идея, что американский плавильный тигль избавляет от шлака раздоров Старого Света [в этом и суть метафоры – не переплавка разных этносов, но избавление от бремени традиций национальной и религиозной вражды], в конце концов, апостол Павел писал про эллинов, иудеев и скифов детям и внукам уцелевших при чудовищном Александрийском погроме 38 года.
Так брежневская и все последующие советские и постсоветские элиты и субэлиты – это именно такой «Нью-Йорк»… Они консенсусом осудили «нарушения ленинских норм социалистической законности».
Если же копать пристальнее, заглубиться в историю дальше убийства Кирова, то оказывается, что весь советский истеблишмент прямо или косвенно был либо соучастником, либо бенефициаром самых страшных преступлений советского режима: коллективизации и большевистского террора (включая повальные репрессии в отношении духовенства, дворян и старой интеллигенции).
И оказывается, что главной жертвой соввласти были не «соратники Ильича», «легендарные командармы», наркомы, режиссёры и главврачи кремлёвки, но именно бесчисленные миллионы «под седлом рождённых».
И вот констатация этого морально делегитимизирует всех «со шпорами рождённых», и вообще весь советско-постсоветский властный континуум.
Обратим внимание, что Стена Памяти в «Коммунарка» — это во многом реабилитированные комиссией Яковлева. Точно также, как прошлогодняя Стена Скорби, и где был призыв «Простим», где на презентации Путин так старательно обличал репрессии, это как раз имелись в виду реабилитированные комиссий Шверника.
Но несмотря на все заявления о том, что Голодомор – это уничтожение не только украинцев, но «трагедия всего народа», в Российской Федерации нет ни монумента жертвам коллективизации и искусственного голода, число которых сопоставимо с Холокостом.
Есть памятники жертвам ГУЛАГа, особенно в местах, где были самые большие лагеря, а жертвам голода – нет.
Нет общего монумента всем жертвам депортаций народов, хотя они в законе названы геноцидом.
Нет общего монумента жертвам Красного террора или всем жертвам Гражданской войны.
Испанцам было проще: пакт Монклоа дал возможность и потомкам франкистов, и потомкам республиканцев выстроить различные политико-идеологические структуры и не только бороться за власть, но и сменять друг друга у её кормила – при запрете для всех трогать монархию и расследовать преступления франкизма.
А Хрущёв и Брежнев всех держали в единой политической структуре, выросшей из гекатомб большевистского террора и коллективизации, но давали возможность критиковать «культ личности», потому что даже палачи помнили свой жуткий ежедневный страх перед внутренней тюрьмой на Лубянке, от которого их избавил только арест Берия в июне 1953 года.
Пройдут года и внуки Золотова и Навального будут сидеть в одном правительстве и сверять смету на закупку подштанников для лейб-гвардии.
