По следам митингов: как в России преследуют участников «шествий оппозиции»
ЭФИР ОТ 14 АПРЕЛЯ 2017
Две недели прошло после массовых акций протеста против коррупции, но участников митингов задерживают до сих пор. Последним стал известный правый политик Вячеслав Мальцев. Чего ждать дальше?.. Эксперты: Святослав Хроменков — юрист, правозащитник; Лев Пономарев — исполнительный директор общероссийского движения «За права человека».
*Техническая расшифровка эфира – https://salt.zone/radio/7011
Сергей Егоров: Здравствуйте, уважаемые радиослушатели. Это программа «Угол зрения» на радио СОЛЬ, у микрофона Сергей Егоров. 26 марта в России состоялись массовые акции протеста, митинги против коррупции. Вдохновленные расследованием оппозиционера Алексея Навального, которое называется «Он вам не Димон», люди вышли на улицы, чтобы протестовать против взяток в высших чинах власти, против кумовства, против других проявлений коррупции, с тем чтобы потребовать ответов по поводу расследования от самого премьер-министра РФ Дмитрия Медведева, героя фильма «Он вам не Димон». 26 марта уже точно войдет в историю как один из дней, когда на улицы массово вышли школьники не для того, чтобы пообщаться. Нет, школьники и студенты первых курсов вышли на улицы, чтобы также выразить свое недовольство руководством РФ. Многие говорили о том, что они родились при одном человеке, они хотят что-то поменять, их не устраивает то, что сейчас происходит в стране. Незадолго до митинга и уже после него возникло много ситуаций, когда школьники оказывались героями СМИ. Достаточно вспомнить пример брянских школьников. Это случилось буквально за неделю до 26 марта. И уже после митинга в сети появлялись новые сообщения в том, что директора, учителя, несмотря на то, что все уже закончилось вроде бы с этой акцией, продолжали говорить о том, что учащиеся, которые вышли на улицы участвовать в акциях протеста, были не правы, что им промывают мозги и т. д. Но если для школьников это пока, к счастью, не заканчивается ничем, кроме не самых приятных разговоров, то для людей постарше все выливается в куда более сложные вещи. Сегодня мы нашу программу назвали так: «По следам митингов: как в России преследуют участников „шествий оппозиции“». Сейчас на связи со студией радио СОЛЬ Святослав Хроменков, юрист, правозащитник. Здравствуйте.
Святослав Хроменков: Здравствуйте.
С.Е.: Вы ведете дела людей, которых задержали по итогам этой акции протеста 26 марта. Расскажите о тех, с кем сейчас работаете. За что именно их задержали?
С.Х.: Хочу сразу сказать, я содействую реализации прав человека, права на защиту. Не вдаваясь в квалификацию предъявленного обвинения, я полагаю, что те затруднения, которые у них возникли, задержания связаны именно с их позицией относительно прошедших митингов 26 числа. Поскольку там был собран совет несогласных, молодые люди хотели выработать какую-то позицию, действия в дальнейшем относительно произошедшего. Поэтому я это связываю.
С.Е.: То есть это люди, которые даже не определились? Не то, что вышли в поддержку Навального, против Дмитрия Медведева, а люди, которые пришли, чтобы просто понять направление, так?
С.Х.: Да. Они какую-то позицию хотели выработать, не достигли согласия между собой. Должна была быть очередная встреча 9 апреля. И 8 числа у нас в Иркутске задержали их.
С.Е.: Кто эти люди? Что им вменяют? Почему их задержали?
С.Х.: Это либерально настроенная молодежь. Тому человеку, которому предъявили обвинение в нарушении чувств верующих, 19 лет. Там молодые люди этого возраста, 19−25 лет. Они занимаются общественной деятельностью. Они защищают права граждан, которые обращаются к ним за помощью, проводя те или иные публично-массовые мероприятия, какие-то действия в рамках гражданской активности. Но все в рамках правового поля. Я так полагаю, что, поскольку они находились на острие общественной жизни, то они были под пристальным вниманием местного Центра «Э» и ФСБ соответственно. Мое личное мнение, что никакой угрозы для общества эти молодые люди не представляют. Как вы знаете, их задерживали жестко, насколько я знаю, ОМОН работал. Их, несмотря на то что они находились в качестве свидетелей по уголовному делу, задерживали непосредственно в их квартирах рано утром, проводили сразу обыски, выемки. У них не было адвоката, не было реализовано право на телефонный разговор. Если бы это были общеуголовные дела, я думаю, что такие методы жесткие к ним бы не применялись. Я полагаю, тем самым режим дает понять, что у него есть мускулы.
С.Е.: Зачем это режиму? Казалось бы, люди с нейтральной позицией, активисты, которые не согласны сидеть дома не диване, которые выходят и открыто говорят, что хотят что-то менять. Но при этом нет у них жесткой политической позиции. Почему тогда власть показывает зубы?
С.Х.: Насколько я знаю, это же везде у нас сейчас происходит. После того, как в Москве был этот многотысячный митинг 26 числа, по другим регионам пошли отголоски, везде начали гражданских активистов задерживать. Я так понимаю, прошла какая-то разнарядка, может быть, с самого верха. Но это только мое предположение. Зачем это нужно? Любая активная общественная деятельность, может быть, где-то преступная деятельность предполагает свертывание демократических свобод. Система защищается.
С.Е.: От чего? От разрушения?
С.Х.: На мой взгляд, тут дуализм. Не касаемо вопроса политики даже, того, что у нас и выборы президентские, и так далее, очень сложная политическая ситуация и в стране, и внешняя, я так полагаю, что с точки зрения права, теории права тут всегда дуализм. Когда развиты в государстве и в обществе демократические свободы, тоталитаризма меньше. Чем больше тоталитаризма, тем менее развиты демократические свободы, предполагает это свертывание. Соответственно, поскольку пошли митинги, общественный резонанс, фильм Навального, люди начали выходить, высказывать свое мнение, и система начала противодействовать. Это происходит автоматически. Были зафиксированы случаи и противоправных действий, в том числе. И это также предполагает свертывание демократических свобод. На мой взгляд, это абсолютно нормально. Любая сложная система защищается. Я вижу свою роль и роль правозащитного сообщества, профессиональных юристов, адвокатов в том, чтобы соблюсти эффективную реализацию прав и свобод тех лиц, гражданских активистов, которые выступают, чтобы было реализовано их право на защиту. То есть вопрос второй, не вдаваясь в оценку их действий, правильно они действуют, высказывают свою гражданскую позицию, неправильно они действуют, совершают они противоправные действия, преступления, может быть, или не проводят, в любом случае, необходимо реализовать их право на защиту, что конкретно в нашем случае задержания не было обеспечено с самого момент совершения стражами порядка вот этих следственных действий по задержанию.
С.Е.: По порядку. Люди выходят на улицы. Они, может быть, принимают участие в несанкционированных шествиях, но они в целом не нарушают порядок. Они идут, прогулка оппозиции, шествие оппозиции, как это сейчас называется. Люди идут. И происходит что-то, за что их задерживают. Можете конкретно привести пример, что им вменяется? По какой статье дела рассматриваются?
С.Х.: Если взять Мартыненко конкретно, 19.3. Но он не в ходе шествия задержан, а у себя дома. С.Е.: 19.3 — это сопротивление полиции. То есть проходят они на этом митинге, оказывают сопротивление полиции. Через какое-то время к ним приходят домой — и начинается вот это все, ОМОН, без возможности позвонить адвокату и т. д. Я понимаю, что система отвечает жестко. Но это симметричный ответ, как вы считаете?
С.Х.: Нет, я считают, что это не симметричный ответ. У меня позиция как у юриста и правозащитника — с точки зрения этой системы, если бы я работал в органах государственной власти, вообще ставя себя на место наших процессуальных оппонентов, надо понимать, почему они так действуют. Потому что они защищают интересы. Если с точки зрения истории взять, у нас процесс вообще смешанный. Есть процесс состязательный в странах с англосаксонским правом и процесс инквизиционный, который в Западной Европе принят. У нас процесс смешанный. Он и не состязательный, и не инквизиционный. Он все больше защищает интересы государства. Это исторически так сложилось, это данность. Но когда система перегибает палку и из этого смешанного процесса уходит больше в сторону инквизиции и нарушает тем самым права граждан, то здесь, безусловно, надо реагировать уже. Если по нашему законодательству пройти, есть несколько определений в постановлениях Конституционного суда и даже Европейского суда. Я могу сказать о постановлении Конституционного суда по делу Маслова от 27 января 2000 года, где конкретно сказал Конституционный суд, что вне зависимости от процессуального статуса задержанного, в том случае, если его с момента задержания изобличают в совершении преступления, считают, что он совершил преступление, ему автоматически необходимо предоставлять возможность реализовать свое право на защиту, предоставлять адвоката и все остальные процессуальные гарантии. Какое бы правонарушение или преступление ни инкриминировалось бы участникам шествия или уже позже, когда к ним домой пришли, в любом случае только прозрачное соблюдение вот этих процессуальных гарантий, предоставление необходимой квалифицированной юридической помощи будет давать основания нам утверждать, что действительно человек виноват в этом. Иначе все это будет иметь какой-то политический окрас, инквизиционный характер и некрасивую подоплеку с точки зрения объективности и состязательности осуществления правосудия.
С.Е.: По вашему мнению, почему тогда власть так действует? Почему несимметрично отвечает? Это урок на будущее для других?
С.Х.: Да, возможно. Я не знаю, если честно.
С.Е.: Я хочу узнать ваше мнение.
С.Х.: Я думаю, что это нормальная ситуация. Любая сложная система защищается.
С.Е.: Я спрашиваю, нормально ли, что такой несимметричный ответ?
С.Х.: Я считаю, что-то, что государство защищает свои интересы — это замечательно, я за безопасность государства ратую всегда. То, что ответ несимметричный, безусловно, это должно быть пресечено с точки зрения и гражданского общества, и юристов, правозащитников, адвокатов и т. д. На мой взгляд, у нас правосудие должно носить состязательный характер. Иначе мы будет говорить о необоснованном преследовании — уголовном, в порядке административного производства или по политически мотивам, или мотивам, угодным каким-то конкретным должностным лицам, органам государственной власти. Это неправильно. Должна быть состязательность и прозрачность. Мы, я считаю, должны это обеспечивать.
С.Е.: Во всех этих делах, как правило, фигурирует Центр «Э». Почему именно люди, которые борются с экстремизмом, занимаются такими вещами, задержаниями тех, кто участвует в митингах, а не обычные полицейские?
С.Х.: Не могу сказать, на самом деле. Вы знаете, в 90-х годах у нас много власти дали региональным управлениям по борьбе с организованной преступностью. Им давали сверхполномочия по сравнению с другими органами и подразделениями. Я полагаю, что сейчас данные преступления, терроризм, экстремистской направленности в приоритете у государства. Соответственно, им дали более высокие полномочия по сравнению с другими подразделениями органов внутренних дел. Видимо, считается так. И на самом деле, появилось много новых преступлений за последние несколько лет, может, даже десятки лет. Преступления в сфере компьютерных технологий, с использованием компьютера можно сейчас совершить даже террористический акт.
С.Е.: Но это Центр «К» уже.
С.Х.: И ФСБ, и Центр «Э». Они же тоже осуществляют мониторинг социальных сетей даже, насколько мне известно. Это предполагает, что эти подразделения имеют большую власть по сравнению с другими. Но несмотря на это, закон написан один для всех, у нас принцип равенства перед законом. Если говорить о том, как они получают доказательства, то доказательства все равно должны быть получены в рамках определенной процедуры, предусмотренной уголовно-процессуальным кодексом, если они обвиняют в совершении уголовных преступлений. Из незаконного источника нельзя получить законную информацию. Если они по делу Мартыненко конкретно получали информацию незаконным способом, в рамках того, когда он был свидетелем, получали доказательства и задавали ему вопросы как подозреваемому, обвиняемому, то эти доказательства, полученные ими, незаконны, и мы не можем говорить, что он совершил какое-то преступление. Этому свидетельство позиция и Конституционного суда, и Верховного суда, и Европейского. Даже в обзоре судебной практики январь-июль 2014 года Верховный суд об этом говорил.
С.Е.: В вашей практике или вообще, может быть, вы знаете, подобные массовые задержания по таким вот статьям случались? И чтобы вот так остро общество на них реагировало.
С.Х.: У нас это первый случай. На мой взгляд, общество остро реагирует на это именно в связи с тем, что последние события 26 марта были некоторой провокацией. Я не буду высказывать свое мнение, нужна была эта провокация или не нужна была, потому что как данность, она была, и мы имеем определенные последствия. Камень кинули — по воде круги идут. Сейчас мы уже работаем с этими последствиями. А первопричина, конечно, была другая.
С.Е.: 12 июня Алексей Навальный снова всех призывает выйти на улицу, на массовые протесты против коррупции вне зависимости от политических пристрастий и т. д. Чего ждать от этого дня?
С.Х.: Да у нас каждый день можно ждать чего угодно. Я считаю, что необходимо держать руку на пульсе, на контроле все эти ситуации, связанные с общественностью. Я относительно уважаемого господина Навального свое мнение не будут высказывать. Я считаю, что если уж он такие фильмы снимает, то пусть юридическую защиту гражданам обеспечит. Есть такая книга, «Маленький принц». Мы в ответе за тех, кого приручили. Если уж вкладывает такую идею в массы, людям, после этого они совершают какие-то действия, то пусть бы он дальше им помогал, защищал их права и обеспечивал грамотную юридическую защиту. А то он фильм снял, а мы потом пожинаем последствия. Работы-то и так много, бесплатной, неблагодарной, благотворительной. Я ратую за то, чтобы в обществе были положительные изменения. И вот с этими молодыми людьми, которые у нас были задержаны, мы работали больше года, настраивали на правопослушное поведение. Два принципа правозащитника: содействие защите прав человека и непринятие изменения системы насильственными методами. Мы против того, чтобы люди выходили на баррикады и воевали с властью. Это ненормально. Потому что власть — это то же общество, те же люди, те же граждане. Необходимо выстраивать диалог. Пусть это более долгий путь, пусть это менее эффективно, надо набраться терпения. Мы свои большие проекты ведем годами. Мы не можем сказать, что с той стороны наши оппоненты. Да, где-то это наши процессуальные оппоненты, мы где-то обличаем их, где-то говорим, что они не правы и публично это высказываем. Но нельзя с ними вступать в такие отношения, когда будет яркий и противоправный конфликт. Все равно необходимо выходить на диалог, на конструктив и т. д., обсуждать какие-то вещи.
С.Е.: А если диалога как такового нет? Я не называю себя сторонником Навального, но по факту фильма «Он вам не Димон» ответ не по существу, а из разряда «сам дурак» поступил только через месяц. Как тогда выстраивать диалог в таких условиях?
С.Х.: А кто сказал, что будет легко? Вам сколько лет?
С.Е.: 25.
С.Х.: А мне почти 40. И я считаю, что, может быть, даже при моей жизни это не изменится. Но это того стоит. Зачем нам еще одна революция? В 1917 году произошла революция, и потом 70 лет воды тоже налито, до сих пор еще не все предано огласке, половина засекречена, во многих исторических фактах мы до сих пор не разберемся, не говоря о том, что море крови пролилось. Зачем это нужно? Я против этого. Пусть даже не я, дети, дети наших детей будут жить хорошо, в правовом государстве. Но мы достигнем этого путем демократических перемен, путем какого-то взаимодействия. Я руководитель региональной организации. Я пытаюсь обличать и сажать полицейских, которые пытают людей. Но даже я выхожу на диалоги с властью. Мы с прокурором союзники, потому что я обвиняю оперативников, которые пытали. Прокурор тоже обвиняет. У нас есть там союзники, и нам надо их искать. Надо выходить на диалог. Не сейчас. А что такое месяц для истории? Пусть это будет дольше по времени, но без крови.
С.Е.: Я вашу позицию услышал, большое спасибо, что нашли время ответить на вопросы. На связи со студией радио СОЛЬ был Святослав Хроменков, юрист, правозащитник. По всей стране прошли задержания, последнее из них случилось буквально вчера. Рано утром сотрудники СК задержали оппозиционного политика Вячеслава Мальцева в его квартире в Саратове. Оперативники вскрыли дверь с помощью болгарки. Все это фиксировал сам Мальцев, который вел трансляцию в Periscope. На видео видны искры, летящие от входной двери. В квартире, помимо политика, находились его жена и маленькая дочь. В районе 7 утра начался обыск. Адвоката не пускали в квартиру примерно до 9:30. В итоге Вячеслава Мальцева задержали, и сейчас, в данную минуту продолжается суд, на котором выбирается мера наказания для Мальцева по протоколу за неповиновение законному требованию сотрудника полиции на антикоррупционной акции 26 марта. Об этой ситуации мы поговорим с Львом Пономаревым, исполнительным директором общероссийского движения «За права человека». Здравствуйте.
Лев Пономарев: Здравствуйте.
С.Е.: Вы лично знакомы с Вячеславом Мальцевым?
Л.П.: Нет, лично не знаком.
С.Е.: Фактически о произошедшем вы узнали из новостей?
Л.П.: Из новостей, я посмотрел интернет, «Новая газета» сделала небольшую публикацию. Поэтому новых знаний у меня о ситуации нет.
С.Е.: Насколько это законно, когда рано утром вламываются в квартиру, пусть там есть и постановление суда, но пилят дверь болгаркой, затем не пускают адвоката, затем увозят, доводят человека до сердечного приступа?
Л.П.: Конечно, это делается демонстративно, чтобы напугать оппозицию, напугать активистов, которые сейчас все больше и больше выходят на улицы. Власть демонстрирует силу, это первое. Второе — надо понимать, что действительно иногда необходимость срочного обыска, предотвратить уничтожение улик, может быть такая необходимость, если иметь в виду притон, наркотики и многое другое, что можно уничтожить. Вообще говоря, у государства может быть необходимость срочного обыска. Но это должно быть мотивировано, это должно быть в дальнейшем процессе судебного расследования рассмотрено, может быть, встречные какие-то шаги Мальцева по поводу необходимости применения силы в тот момент, когда они входили в его дом. Я надеюсь, что он так и будет поступать. У нас есть пробелы в законодательстве, которыми, естественно, пользуется власть, но не мы, граждане. Мы обсуждали с коллегами, как рационально себя вести в этой ситуации. Во-первых, 6 утра выбирается, чтобы напугать людей, могли бы и позже прийти. Второе, они должны быть предъявить каким-то образом, зачитать постановление. Возможно, это было сделано, мы же там не были. Возможно, были какие-то разговоры за закрытой дверью. Представился ли следователь, показал ли в «глазок» документы какие-то, кто там вообще пришел? Но рациональное поведение выглядит таким образом, что надо было немедленно звонить адвокату. Я надеюсь, Мальцев это и делал. А в законодательстве у нас не написано, что только в присутствии адвоката можно проводить обыск. Там есть невнятный пункт, что адвокат допускается с момента задержания. А что такое задержание? Полицейские разъясняют слово «задержание» таким образом, что это не было задержанием, когда за ним следователи пришли. Задержание происходит тогда, когда полицейский оформляет рапорт о задержании, уже где-нибудь в отделении полиции. Хотя сейчас сделана некая поправка в УК, где написана более определенно возможность адвоката присутствовать у своего доверителя. И я не знаю, как будет трактоваться эта поправка. Рационально было вести себя так, что, действительно, дверь не открывать и пытаться максимально затянуть время, чтобы приехал адвокат. Что Мальцев и делал.
С.Е.: Это сложно — не открывать дверь, когда к тебе ломятся с болгаркой.
Л.П.: Я говорю о рациональном поведении.
С.Е.: Он, собственно, так себя и вел. Говорят о том, что увели политика примерно в 7 утра, в это же время начали обыск, но адвоката в квартиру не пускали примерно до 9:30, понятных привели с собой.
Л.П.: Вот это грубейшее нарушение закона. Адвокат имеет право находиться с самых первых шагов силовых структур против гражданина. Все эти спорные моменты нужно оспаривать в Конституционном суде. Мальцев, я надеюсь, может и напишет жалобу в Конституционный суд, что и обыск был начат без адвоката. Пусть Конституционный суд разъяснит пункты нашего законодательства о том, как сформулировано присутствие адвоката с момента задержания, что имеется в виду. Пусть Конституционный суд вмешается в эту ситуацию. Что много часов не пускали адвоката, что обыск проходил без присутствия адвоката, что понятых с собой привели, это все нарушения прав Мальцева. Я надеюсь, это все каким-то образом запротоколировано. Надо писать протокол. Они там делают обыск — надо каждую мелочь записывать в листе хронометража того, что происходит, по времени, что они делают, как ведут себя понятые. Более того, я прочитал, что часть людей были в гражданке, и медицинские маски были.
С.Е.: Да, скрывали лицо медицинскими масками, совершенно верно.
Л.П.: Это вообще выглядит цирком. Это, конечно, надо оспаривать. Должны быть правовые последствия на примере вот этого демонстративного, достаточно наглого вторжения в жилище Мальцева.
С.Е.: Какие? Изменения в законе? Наказание тех, кто проводил обыск?
Л.П.: Да. Обращение против полиции в прокуратуру и, я считаю, в Конституционный суд.
С.Е.: Хорошо. Далее, если по хронологии идти, Мальцева сопроводили на самолет, чтобы этапировать в Москву. Как рассказывали соратники Мальцева, в частности, Эльнур Байрамов говорил о том, что в самолет его заносили на носилках, он был в полусознании, не мог говорить, был неподвижен. И потом СМИ писали, что у него был сердечный приступ. Если человек в таком состоянии, его, наверное, надо в больницу везти, а не этапировать в Москву на самолете?
Л.П.: Во-первых, я видел видео, как он упал на пол и как вели себя сопровождающие его люди. Они волоком его волокли по полу в соседнюю комнату. Видимо, он упал, где много людей было. И чтобы народ не наблюдал эти события, они его волоком волокли в соседнюю комнату. Конечно, это чудовищное поведение полицейских. Или не полицейских, скорее люди в гражданском сопровождали. Это чудовищное поведение, вызывающее, я бы сказал. Медики были потом приглашены, я видел фотографии с медиками. Но, конечно, если он упал, то не надо было трогать его, мы не знали, что с ним. Инфаркт может моментально произойти, как известно. Инсульт, инфаркт. В школах даже учили, в основном, девочек, как оказывать первую помощь пострадавшим и т. д. Конечно, его нельзя было трогать. Плохо — вызывается скорая помощь, и до приезда ее человека не трогают. Если он задыхается, там людей учат делать искусственное дыхание и т. д. В искусственном дыхании, видимо, не было необходимости. Но уж точно нельзя было его трогать и тащить, как куль, по полу. И опять-таки, надо, чтобы соратники Мальцева с этим обращались в соответствующие органы. Это полное безобразие.
С.Е.: Вячеслав Мальцев, в первую очередь, известен тем, что в 2016 году участвовал в праймериз партии «ПАРНАС» и баллотировался в Госдуму. Но внимание СМИ он привлек тем, что участвовал в теледебатах и призывал с федеральных каналов к импичменту президента Владимира Путина. Сейчас ему вменяется статья по поводу сопротивления полиции. Но вот эти слова про импичмент президента Владимира Путина ведь не прошли незамеченными, я так полагаю.
Л.П.: Я полагаю, да. Мы вообще видим, что закон по отношению к оппозиции принципиально не выполняется. Я говорю — оспорить это, оспорить то. На самом деле, 26 числа при задержании тысячи человек закон не выполнялся почти по отношению к каждому гражданину в Москве, уж я не говорю, по всей стране. У нас силовики нагло не выполняют Конституцию во время разгона массовых акций. А суды так же нагло штампуют наказания, имея в виду не презумпцию невиновности того человека, который в административном суде в данный момент осуждается, а презумпцию справедливости, сейчас хотят протащить этот новый закон о полиции, справедливости полицейского. Презумпция справедливости и невиновности полицейского. Это по отношению к тысячам людей происходит в Москве. Если 26 числа тысяча человек были задержаны, то в течение года тоже не менее тысячи были задержаны в Москве в предыдущие акции. Я называю это массовыми политическими репрессиями, массовыми политическими административными правонарушениями, преследованиями. Массовые политические репрессии административного характера по отношению к оппозиции и гражданским активистам.
С.Е.: В тот же день, вместе с Вячеславом Мальцевым обыски прошли и у других активистов, его соратников. В частности, у организатора «Русских маршей» Юрия Горского в Москве и соратника Мальцева Сергея Окунева в Саратове, плюс обыск был у еще одного организатора «Русского марша» Ивана Пелецкого. Вот так массово, в один день — это показательный момент или исключение из правил?
Л.П.: Так бывало и раньше, когда громили участников митинга 6 мая 2012 года. Всегда делается так, чтобы это было максимально громко, массово, одновременно. Если вы помните, для того, чтобы расследовать дела по 6 мая 2012 года, в Москву привезли 200 следователей. Уголовное дело, которое расследовали 200 следователей, привезенных со всей страны. А уж сколько следователей сейчас работают по расследованию этого мифического нападения на полицейского 26 марта, я не знаю. Пока эти цифры неизвестны. Я думаю, не один десяток.
С.Е.: А для чего?
Л.П.: Чтобы запугать.
С.Е.: Да как-то не очень пугается. Навальный сейчас на 12 июня опять собирает митинг.
Л.П.: Запугивают не Навального конкретно, а тех людей, которые выходят на улицы. Они думают, что таким образом запугают. С переменным успехом это как-то получается. Ясно, что после 2012 года массовые акции пошли на спад. Но я подозреваю, что на массовые акции влияет не вот эта политика власти, не вот это запугивание, а вообще социальная обстановка, социальное напряжение в стране, масса других причин. И вообще, мы знаем, что социальный протест, как правило, непредсказуем. Может, магнитные бури влияют, я не знаю. Но известно, что предсказать социальный протест практически невозможно. Конечно, общее ухудшение экономической ситуации тоже к этому подталкивает, что происходит сейчас в России. Но предсказать, когда это начнется и масштаб этого практически невозможно.
С.Е.: То есть нам еще даже ждать новых задержаний не только по 12 июня, если что-то там произойдет, но даже по 26 марта еще?
Л.П.: Здесь еще второй фактор работает, бесспорно, — то, что СК давно стал политическим инструментом. Сам Бастрыкин, председатель СК, стал политическим деятелем у нас, хотя Конституция запрещает это человеку в погонах, регулярно делать какие-то политические заявления, а он это делает. Недавно он разразился статьей в «Российской газете», сделав ряд предложений. А раньше он высказывался о том, что надо в Конституции отменить запрет идеологии в государстве и т. д. Неоднократно он уже делал политические заявления, что, конечно, является нарушением Конституции, потому что запрещено заниматься политикой людям в погонах, тем более занимая ответственные посты. Он это делает. По его деятельности видно, что он считает, что политические репрессии СК взял себе как основное направление деятельности. К сожалению, это не единственная силовая структура, которая этим занимается. Это делает и МВД, и прокуратура это все покрывает. Поэтому у нас создан мощнейший репрессивный аппарат политических репрессий.
С.Е.: И что нужно сделать, чтоб его не было?
Л.П.: Во-первых, больше гласности нужно, что мы сейчас с вами и делаем, изобличая все это дело. Надо больше включить юридических способов защиты, делать их публичными. И, конечно, смена политической власти. Добиваться, чтобы этот политический режим, который становится все более и более репрессивным, мирным образом прекратил существование.
С.Е.: Не каждый житель в стране хорошо знаком со своими правами на самом деле, не каждый житель в стране правозащитник, юрист и т. д. Но довольно много людей, которые участвовали в массовых акциях или собираются принять участие. Есть какая-то пошаговая инструкция, как себя нужно вести на массовых акциях так, чтобы потом не иметь проблем с законом, возможно ли вообще это? И инструкция, что делать, если в 6 утра в четверг к тебе пришли представители СК с болгаркой и стали пилить дверь?
Л.П.: Однозначных рекомендаций нет. Во-первых, закон имеет лакуны, как я вам объяснил. Например, простой случай: ты идешь по улице, к тебе подходит человек, полицейский, и тебя задерживает. Вопрос — имеет он право тебя задержать или нет? Что мы знаем в соответствии с законом? Во-первых, он должен представиться. Допустим, он козырнул, представился, показал удостоверение, а дальше он говорит: «Я вас задерживаю». Он должен объяснить. Да, закон позволяет задержать человека, если есть некоторые обстоятельства, которые в рамках закона позволяют задержать этого человека. Он должен сказать: «Вы похожи на человека из списка „Их разыскивает полиция“, поэтому я вас задерживаю». И все, он имеет право вас задержать. Дальше вам должны показать в отделении полиции фотографию этого человека, если она существует. Тогда он имел право задержать и в отделении полиции проверить, как говорят, пробить ваши данные. Но на самом деле, конечно, это не так делается. Мы видим, как они подходят к любому человеку, которого хотят, может быть, развести на деньги, чаще всего это гастарбайтеры, и разводят спокойно на деньги. Сейчас они проверяют у каждого человека неславянской национальности. Я видел, как это происходит. Хотя в законе этого нет. И у нас не введено чрезвычайное положение. Было бы введено чрезвычайное положение — наверное, могли бы любого человека неславянской национальности проверять, это положение было бы записано в законе. Я сам не юрист, точно не могу сказать. Но хоть как-то было бы понятно. Сейчас они каждого проверяют. Коррупция большая, к сожалению, в полиции продолжается. И люди откупаются от них. Поэтому как себя вести? Фиксировать те нарушения, которые, как вам кажется, есть, записывать их и потом судиться с ними. Я думаю, что должно пройти довольно много времени, чтобы силовые структуры стали вести себя в рамках закона в России. Мы, правозащитники, пытаемся пододвинуть это время поближе. Мы собираем факты массового нарушения, пытаемся через государственные правозащитные институты как-то влиять на обстановку. Я давно уже добиваюсь прямого разговора с департаментом безопасности города Москвы, чтобы мы выработали некий единый подход к массовым акциям, проводит ли это политическая организация «Единая Россия» или это проводит оппозиция. Чтоб был единый подход, единый ответ на заявки, на уведомления о проведении акций. До сих пор мы ничего этого не получили.
С.Е.: Спасибо большое, что нашли время и присоединились к эфиру. С нами на связи был Лев Пономарев, исполнительный директор общероссийского движения «За права человека». Задержание Вячеслава Мальцева было невероятно показательным. Если хотели привлечь к этому внимание, то им удалось это сделать. Сейчас продолжается суд в Басманном суде столицы над Вячеславом Мальцевым. Это был первый суд, когда судья воспользовался новым законом о запрете трансляций. Тем не менее, информация все равно поступает в интернет. Мы понимаем, что допрашивают в первую очередь полицейских, тех, кто был рядом с Мальцевым во время акции 26 марта, и тех, кто якобы видел, как он оказывал сопротивление полиции. Будем следить за развитием событий. Это была программа «Угол зрения» на радио СОЛЬ, у микрофона был Сергей Егоров. Всем пока. Мнение участников программы может не совпадать с мнением редакции.
