В действиях силовиков отсутствует фокус, или Почему правозащитники предлагают ликвидировать Центр «Э»

Почему у России очень слабая перспектива в предотвращении терактов, и какое отношение взрыв в СПб имеет к выборам президента? Также обсудили, как «преступники расследуют преступления в отношении самих себя». Эксперты: Лев Пономарев — исполнительный директор общероссийского движения «За права человека»; Сергей Охотин — региональный руководитель отделения Движения «За права человека» (г. Кемерово).

*Техническая расшифровка эфира – https://salt.zone/radio/6908

Валентина Ивакина: Здравствуйте, уважаемые радиослушатели. У микрофона Валентина Ивакина. Это программа «Вторник со Львом Пономаревым». Каждый вторник с 15:00 до 16:00 по мск правозащитник Лев Пономарев будет рассказывать, какие дела на данный момент ведут специалисты общероссийского движения «За права человека» и анализировать последние события в стране. Лев Пономарев — это исполнительный директор общероссийского движения «За права человека». Лев Александрович, здравствуйте!

Лев Пономарев: Здравствуйте!

В.И.: Одна из самых обсуждаемых новостей — это события, которые вчера развернулись в Санкт-Петербурге. Все новые и новые сообщения поступают по поводу того, что там произошло, пытаются выяснить, как вообще это случилось. Речь идет о взрыве, который прогремел в питерском метро. Сейчас уже начинают звучать мнения экспертов. И политологи высказываются, и специалисты из других сфер. Что вы можете сказать о произошедшем со своей точки зрения? Как правозащитник, вы как это оцениваете?

Л.П.: Сначала я не как правозащитник, а просто как гражданин России, живущий здесь. Я понимаю прекрасно, что это событие было приурочено к появлению Путина в Санкт-Петербурге. Там медиафорум, так называемый, он должен был посетить и посетил. Конечно, к этому было, первое. Второе: бесспорно, это имеет политическое звучание, потому что впереди выборы президента. Это тоже учитывалось организаторами этого взрыва. А вот кто это сделал, мы сказать сейчас не можем. Разные версии выдвигаются, начиная от того, что это сделали люди, связанные с властью. К сожалению, такие примеры в России есть. В первую очередь такая версия появляется. Мы все прекрасно помним — перед первыми выборами президента Путина были взрывы в Москве, были подозрения, что в них участвовали спецслужбы. Доказано не было, действительно. Но сомнения были серьезные. Из-за этого пострадал адвокат Трепашкин, который расследовал, и я, кстати, был в этой комиссии, которая расследовала взрывы на Каширском шоссе. Была создана специальная комиссия, и адвокат Трепашкин угодил потом по искусственному обвинению за решетку, из-за того, что он активно нам помогал. Бывший, кстати, сотрудник спецслужб. Там много чего было подозрительного. А уж самое подозрительное, почти прямое указание на то, что там участвовали спецслужбы — это так называемая подготовка к взрыву в Рязани. В Рязани произошло разоблачение полицией подготовки взрыва. Спецслужбы и МВД давали ровно противоположную информацию, в каком-то смысле разоблачили друг друга. Ясно, что там была мутная история, возникло четкое представление, что там была мутная история. То ли это была проверка, как иногда пытаются изобразить такие вещи силовики, что это была проверка гражданской активности, охраны. А на самом деле очень похоже было, что это была подготовка взрыва силовиками. Слава богу, взрыва не было. Поэтому есть что вспоминать в этой сфере. Конечно, ни в коем случае нельзя сейчас утверждать, что это именно так и происходит, потому что фактов нет, проверка только еще впереди какая-то. И, конечно, наиболее прямая версия — что сделали исламские террористы. Там один террорист. Но самое неприятное, что мы действительно вспоминаем, что это могло бы быть, и это по-настоящему является неким признаком отношения к российской власти — что мы можем ее подозревать. В других странах, если такие подозрения существуют, то очень в маленьких, маргинальных группах, в тех же США. У нас это довольно широко распространено, подозрение власти. Но другой взгляд — власть очень много говорит о том, что мы защищены. Очень много об этом идет разговоров, что уж о чем-о чем, а с точки зрения безопасности в России все нормально. И власть доказывает это несколькими действиями своими. Во-первых, внутри страны мы видим, как много выделяется денег на силовиков. Силовиков все больше и больше. Происходят какие-то реорганизации. Недавно Росгвардия возникла, объединив некие силовые структуры и увеличив свой состав. Плюнуть некуда, везде ты увидишь либо силовика в погонах, либо без погон, который следит за гражданами. И снаружи тоже — власть декларирует свою силу, свою готовность ответить на любой силовой вызов. И на фоне всего этого демонстрирования своей силы мы видим, что теракты все-таки происходят. И вот это как-то очень разочаровывает. Об этом хотелось бы поговорить, потому что возникает вопрос, против кого вся эта сила внутри страны направлена? И мы видим, что она в значительной степени направлена против граждан России, в защиту власти и против граждан. А не для того, чтобы защищать граждан от тех же самых террористов. Мы видим, что есть Центр «Э», Министерство внутренних дел, центр по борьбе с экстремизмом. А кто такие экстремисты? В представлении обычного человека, это те люди, которые хотят достигать своих политических целей путем насилия. Вот террористы — это, конечно, экстремисты. Но и там же, в этом Центре «Э», работают люди, которые борются с политической оппозицией. И мы видим все больше и больше вариантов, как назвать простого человека экстремистом, просто гражданина, который заботится о стране, думает о будущем страны, который оппонирует власти. Их тоже с большой энергией называют экстремистами. И я не знаю, кого там больше — людей, которые борются с оппозицией, или людей, которые должны бороться и предотвращать теракты. Я подозреваю, что тех, кто борется с оппозицией, намного больше. Потому что террористов не так уж много, я подозреваю. Поэтому людей, которые борются с оппозиционными политиками, намного больше. И мы видим, что они точно эффективно работают. Они сейчас в интернете выискивают оппозиционные высказывания, которые трактуются как экстремистские. Они это расследуют. Сейчас были массовые акции, они отслеживали участников, детей отслеживают в школах, проводят там всякие сыскные действия против наших детей и внуков. И я думаю, что оттого, что рядом работают силовики, которые должны профессионально бороться с террористами, а это значит, что они должны рисковать своей жизнью, внедряться в какие-то группы, и рядом существуют синекуры для других работников силовых структур того же Центра «Э», это очень неправильно, очень развращает тех людей, которые реально должны бороться с терроризмом. Центр «Э» в том виде, в каком он существует, должен быть ликвидирован. Там действительно должны быть люди, которые борются с терроризмом. А так называемый политический экстремизм, который сейчас как бы существует, его нужно просто убрать, такое понятие должно быть убрано. Понятие экстремизма должно быть простое. Еще раз повторяю, экстремист — это тот человек, который путем насилия хочет добиться каких-то своих политических целей. Это и есть терроризм. Называть школьников, которые выходили на улицы Москвы, экстремистами — это значит размывать это понятие и уменьшать объективность борьбы с терроризмом.

В.И.: Вы говорите, что Центр «Э» надо вообще распустить?

Л.П.: Его надо распустить в том виде, в каком он существует. Когда была очередная реорганизация полиции, я делал такую аналитическую записку. В том виде, в котором он есть, он просто опасен для страны. Их там много, они получают большие зарплаты и они все время делают себе так называемые «палки». Они ловят не террористов, а людей в интернете. Мы знаем огромное количество примеров, мы с вами это обсуждали уже в наших эфирах, кого они под видом террористов вылавливают в интернете. Да и на улицах Москвы кого задерживают.

В.И.: Ну, а просто закрыть или переформировать во что-то?

Л.П.: Переформировать, да. Может быть, это название должно уйти из обихода, потому что дискредитировано. Центр «Э» сейчас дискредитирован. Они собирают огромные базы данных на политическую оппозицию, и все это называется экстремизмом.

В.И.: По поводу тех предположений, которые сейчас озвучиваются в связи с тем, что сейчас произошло в Санкт-Петербурге. Тоже ведь разные предположения звучат. Чем это может обернуться в дальнейшем? Как вам кажется, как дальше могут развиваться события?

Л.П.: Еще второй момент я хотел бы подчеркнуть. Это доверие к спецслужбам, к силовикам. Мы знаем, что даже люди, вполне лояльные к власти, Владимиру Владимировичу Путину, так называемые 86% — опросите среди этих людей, доверяют ли они полиции, опасаются ли они полиции. Вам скажут «мы не доверяем» большинство. Я уверен, скажут: «Мы не доверяем полиции, опасаемся встречи с полицейскими». И это тоже имеет свою почву, не будет тратить на это время. И вот доверие к полиции тоже чрезвычайно важно. Поэтому борьба с терроризмом более эффективно будет вестись, если население само будет доверять полицейским, сообщать о каких-то подозрительных людях. Только чтобы это не носило опять огульный политический донос. А у нас это скорее носит политический донос. Поэтому перспективы борьбы с терроризмом у нас довольно слабые, я бы сказал. Меня скорее удивляет, что у нас не так много терактов. И у нас может быть все намного хуже. Если говорить о перспективе. И потом, наша внешняя политика. Путин сказал, что мы воюем в Сирии, чтобы предотвратить теракты в России. Мне кажется, это очень сомнительный тезис. Так как мы воюем в Сирии с радикальным исламом, а ислам в России — достаточно распространенная религия, то для многих людей это тоже может являться вызовом. Мы знаем, как много россиян ушло воевать в Сирию, настоящих экстремистов, которые взяли оружие. Довольно активная наша война в Сирии тоже может вызывать людей, которые хотят отомстить за своих родственников, там убитых, и т.д. Я не хочу сказать, что так называемая ИГИЛ, которая у нас в России запрещена, с ним не надо бороться. С ним бесспорно надо бороться. Но надо это делать в рамках четких международных обязательств. Вместе с США, с НАТО, с Европой и т.д. И тогда наши инициативы там будут растворяться. Но Россия там хочет играть самостоятельную роль. Россия добивается, чтобы она была там ведущей страной, которая якобы борется с ИГИЛ. Там и это тоже все часто ставится под сомнение. Потому что Россия хочет там быть главной страной, которая борется с исламским экстремизмом. Это тоже, по-моему, для России опасно.

В.И.: При этом сегодня в СМИ звучали такие слова, что глава МИД РФ Сергей Лавров заявил, что связывать теракт в Санкт-Петербурге с действиями России в Сирии — цинично и подло.

Л.П.: Я же не знал, что он сказал «подло», я бы тогда что-нибудь другое говорил. Как он меня приложил!

В.И.: Если возвращаться к вопросу о Центре «Э», накануне в Twitter вы опубликовали такое сообщение: «Если взрыв в Петербурге устроили террористы, это вина Центра „Э“ и ФСБ, которые занимаются политическим сыском вместо борьбы с экстремизмом». Это, наверное, и есть подведение итога тому, что вы сказали ранее. Может быть, есть какие-то варианты, как с этим справиться без расформирования Центра «Э»?

Л.П.: Я не специалист, я не силовик. Я просто сказал, что более эффективно мы будем бороться с терроризмом в том случае, когда силовики, мы уже повторяемся, надо перестать тратить деньги на борьбу с политической оппозицией, направить те же деньги на борьбу с терроризмом, платить больше нашим силовикам, которые рискуют своей жизнью и внедряются в эти террористические группы. И тогда, глядишь, это все будет более эффективно.

В.И.: В Facebook очень много сообщений такого рода, что все, теперь, после этого теракта в Санкт-Петербурге, про митинги в России можно забыть.

Л.П.: Здесь есть большие опасения, что власть воспользуется этим событием и, как раньше, опять-таки, я ведь не придумываю такие вещи, когда я говорил о взрыве на Каширском шоссе, я ссылался на то, что тогда говорили и писали. Так же и сейчас, я могу опять сослаться на прошлое и сказать, что именно после тех взрывов, они были перед выборами президента, это тогда позволило мобилизовать население, чтобы оно голосовало за полковника ФСБ Путина. Так же и сейчас это будет использовано для мобилизации, во-первых. И во-вторых, чтобы затянуть гайки, как это было сделано после Беслана. Помните, было нападение боевиков на школу? И после этого совершенно неожиданно были отменены выборы губернаторов. Россия сделала колоссальный шаг назад от демократии. Где взрыв, а где выборы губернаторов? Тем не менее, такие выводы были сделаны, что страной надо лучше управлять, надо построить вертикаль власти и т. д. Поэтому, конечно, сейчас можно ожидать закручивание гаек. Так как политическая власть у нас все та же, она будет так же использовать это событие. Это не гадание на кофейной гуще, а просто ожидание повторения того, что было раньше. Инерционный сценарий.

В.И.: Пока, кстати, новость сегодняшнего дня — комитет Госдумы одобрил поправку о переносе выборов президента. Решили перенести с 11 на 18 марта. Не знаю, насколько это важно. 18 марта день присоединения Крыма к России.

Л.П.: А, ну все понято. Духоподъемное событие. Я смотрел сегодня в интернете, в Госдуме уже заявили, что будут ужесточать законодательство по борьбе с терроризмом. Опять вернулись к этой старой теме — вернуть смертную казнь за терроризм. Если в Питере человек себя убил, сейчас такое предположение, что там был смертник, то все это довольно нелепо выглядит. Единственное, что они умеют — это ужесточать наказание. Причем ужесточается все время наше законодательство по отношению ко всем гражданам России. Мы видим, что все более и более жесткие законы. Я называл, наказание на перепосты в интернете и т. д. И мне кажется, что это как раз мимо кассы. Потому что человек совершает теракт, он готов на смерть, и его не напугаешь ничем. А вот чего не хватает нашей стране — это доверия между гражданами и властью. А доверие отнюдь не укрепляется, когда ужесточается законодательство. Они слишком банально подходят к этой проблеме.

В.И.: Давайте к следующей теме перейдем. Новость, которая была опубликована 1 апреля журналистами «Новой газеты», многие даже восприняли как первоапрельский прикол, но потом оказалось, что вовсе не шуточная новость, да и вообще, как можно на такие темы шутить? Журналисты писали, что в Чечне было задержано порядка 100 человек, их можно назвать людьми нетрадиционной сексуальной ориентации. И писали, что кое-кто из задержанных даже был убит. Есть в Чечне традиция — человека, который опозорил кровь семейства, нужно убить, чтобы смыть позор с семьи. Много уже было по этому поводу сказано. Что вы можете на эту тему добавить?

Л.П.: Во-первых, я не знаю, насколько это все достоверно. Но я доверяю «Новой газете», знаю очень многих журналистов, знаю, как они тщательно говорят. Наверное, такие факты есть, первое. Второе — я читал тоже вокруг этого некие публикации. Я думаю, что как раз журналисты «Новой газеты» правы, упрекая Алексеева, это активист этого ЛГБТ-движения, что он спровоцировал в кавказских республиках заявки на проведение гей-парадов. Мне кажется, что это действительно провокационная вещь. Но это не говорит о том, что я не понимаю этой проблемы. Конечно, люди нетрадиционной сексуальной ориентации в определенном проценте существуют во всех республиках, во всех национальностях. Но так как существуют глубокие традиции неприятия этих людей, то борьба должна вестись пропорционально. Не одинакова борьба с этими традициями, борьба за права таких людей. Это очевидно, здесь не о чем даже говорить. Конечно, в Чечне, вполне возможно, из-за этого убивают, и провоцировать это не надо. Бороться за их права надо. Но мы знаем, что в Чечне надо бороться, прежде всего, за права женщин, которым, слава богу, не надо скрывать, что они существуют. Но мы знаем, что их права тоже в значительной степени там не защищены. Давайте сначала мы будет бороться за права женщин, а потом уже — за права геев. Ясно, что-то, что мы понимаем под словом «цивилизация», идет разными темпами в разных национальностях, в разных республиках, в разных местностях. Поэтому везде нужно вести себя разумно и пропорционально. Поэтому я полностью на стороне журналистов «Новой газеты», которые помогают людям там, помогают, может, выезжать из Чечни, спасать этих людей и против всякого рода провокаций.

В.И.: Данные тоже расходятся. На «Медузе» был опубликован комментарий Альви Каримова, пресс-секретаря главы Чечни Рамзана Кадырова. Он сказал, что «Новая газета» специализируется на выдумывании каких-то несуществующих проблем, связанных с республикой. «Сейчас говорят, что якобы кто-то куда-то обратился, это люди делают для того, чтобы обратить на себя внимание, делают такие заявления. На самом деле, проблемы нет — и нет самого факта задержаний, авторы умышленно подтасовывают факты». То есть данные из разных структур противоречат друг другу даже. Хотя фактических подтверждений вроде как пока нет.

Л.П.: Есть спор между журналистами «Новой газеты» и чиновниками Чеченской Республики. Я не доверяю в том, что вы говорите, ни одному слову чиновников Чеченской Республики. Для меня выбора нет. Есть чиновники, которые почти всегда лгут по событиям, связанным с защитой прав человека в Чечне. По-моему, здесь даже нечего обсуждать. То, что он говорит, это все ложь.

В.И.: Тогда еще к одной громкой теме перейдем. Уже неделю по России бастуют дальнобойщики. Буквально с разницей в один день кубанские фермеры вновь двинулись в сторону Москвы, чтобы попытаться рассказать о своих проблемах, мы тоже эту тему неоднократно поднимали. Есть какие-то новости с полей по поводу того, как продвигаются дела у кубанских фермеров?

Л.П.: Там взят под стражу один из наиболее заметных лидеров фермерского движения, Олег Петров. Он был в Москве в прошлый раз, он заметный даже физически, высокий такой человек, богатырь, скажем так. Искусственно возбуждено уголовное дело 4-летней давности. Много всякого драматизма вокруг Олега Петрова. Во-первых, у него только-только родился ребенок. Во-вторых, сейчас самый разгар весенних работ, а его взяли под стражу на два месяца, до конца мая. Это шаг, чтобы разорить его довольно большое хозяйство. Он обрабатывает 500 га. Сейчас все может встать, просто будет банкротство большого хозяйства. Он этим возмущен, это человек очень настойчивый. Он шестой день сегодня голодает. Представьте себе, человек, который не имеет большого опыта, никакого опыта с точки зрения голодовок, и в нем 150 кг веса. Все боятся, что это просто для него трагически закончится. А дело возбуждено и фактически является местью за его роль в фермерском движении. Я знаю, что послезавтра будет пресс-конференция в Москве дальнобойщиков, туда едут и фермеры с Краснодарского края, чтобы говорить, прежде всего, об Олеге Петрове, и, естественно, все проблемы, которые фермеры поднимали раньше, существуют до сих пор, ни одна из проблем не решена. Они только усугубляются.

В.И.: Неделю они уже держатся, не отступают. Насколько я помню, когда предыдущие акции протеста были, и дальнобойщиков, и фермеров, все равно это длилось несколько дней, а не так, что неделю и больше.

Л.П.: Конечно, сейчас заметная акция — это акция дальнобойщиков. И наиболее она эффективная и заметная идет в Дагестане. Так в Дагестане сложились обстоятельства, что количество бастующих дальнобойщиков значительно больше, чем количество не бастующих. Они там реально установили контроль за дорогами. Проехать фура уже не может. По крайней мере, такое было время. Но сейчас их окружили войска, сейчас очень напряженная обстановка. Может, последние день-два полегчало. Но была очень тяжелая обстановка, их окружила Росгвардия. Остается только надеяться, что хватит разума, чтобы не произошло просто реального столкновения, физического столкновения между Росгвардией и дальнобойщиками. Потому что там сотни машин стоят. Последние цифры, которые я читал, — 600 машин стоят, они более-менее в одном месте сосредоточены, на обочинах, и они окружены Росгвардией. Борьба за свои права граждан России в разных сферах уже сейчас приобретает более организованный и профессиональный характер. А власть по-прежнему считает, что всем этим можно пренебрегать. Все это очень опасно. Я уже не первый раз это говорю, но очень удивляет, почему Путин, человек, который вроде как себя позиционирует человеком бесстрашным, открытым, когда он выходит разговаривать с народом в режиме прямой линии, готовым решить любой вопрос, — почему он никак не встретится с дальнобойщиками? Он что, боится, что ли? Непонятная история. Какое-то, по-моему, неправильное представление о роли и президента, даже психологически неправильное позиционирование себя. С одной стороны, нам политологи объясняют, что, если он встретится с протестующими группами, он покажет, что на него можно влиять. Но и по-другому можно подумать, что он просто боится, трусит встретиться и послушать. Дальнобойщики к нему же идут. До последнего времени и фермеры, они все шли к Путину. Сейчас они реже это говорят. Но все равно есть надежда, что президент все разрешит. А кому еще разрешать все проблемы в России? Путин сам построил вертикаль власти, где он решает все проблемы в стране. А эта проблема есть. Уже многие люди, не очень политически ангажированные, понимают, что проблема фермеров и проблема дальнобойщиков существует. Нельзя сказать, что ее нет. Так давайте, за столом выслушайте эту проблему. Я помогал и тем, и другим в прошлую кампанию. Они ходили к людям, которые отчасти уполномочены от власти заниматься этим. Они ходили к уполномоченному по правам человека в России Татьяне Москальковой, они ходили в Совет по правам человека при президенте, который возглавляет Федотов, советник президента. Совет, например, выслушал дальнобойщиков, понял их и сделал свои рекомендации президенту, как можно решить этот вопрос, как можно заменить этот «Платон» другими сборами, которые будут более пропорциональны, более эффективны и более справедливы. Есть такие предложения, вполне квалифицированные. Так что получается? Путин с ними не встречается, с ними встречается министр Соколов, карьера которого зависит от того, отстоит он «Платон» или нет. Видимо, он так думает, Соколов, министр транспорта, что, если «Платон» он не отстоит, тогда он должен уйти в отставку. Поэтому он просто спасает свое кресло. Но если ситуация не рассосалась, то очевидно, что Путин должен встретиться с ними. Это не так сложно. Путин находит возможность встречаться с кандидатом в президенты Франции Ле Пен, сидит с ней больше часа. А встретиться на полчаса с дальнобойщиками — у него времени нет. Это вызов и оскорбление просто российского населения. То же самое с фермерами. Я глубоко знаю проблемы фермеров — у них постоянно люди, приближенные к власти, просто отбирают земли. Они хотят работать, умеют работать, а у них отбирают землю путем ангажированных судебных решений.

В.И.: Прошли митинги 26 марта. Повторные митинги проходили 2 апреля, уже не настолько массовые, но тоже задерживались люди. До сих пор продолжается кампания по работе с теми, кто был задержан на этих митингах. Что известно по этому поводу? Какую работу вы в этом направлении проводите?

Л.П.: Движение «За права человека» очень активно занималось сбором фактов нарушений прав человека 26 числа, ну и 2 тоже. Но сравнивать их не надо. 26 была акция, которая проводилась, когда делалась попытка Навальным провести эту акцию в рамках закона. Он законы не нарушал, но, тем не менее, сидит. И он, и многие сотрудники ФБК. А 2 числа — это был просто провокационный призыв идти. Но люди тоже набирались на улицах, так же несправедливо, как и 26 числа. Мы помогаем сейчас уполномоченному по правам человека в России и Федотову, чтобы они сделали правильные выводы. Мы тоже готовим свои экспертизы всех этих событий. Я абсолютно уверен, что 26 числа абсолютно неправильно вела себя мэрия Москвы, которая не согласовала акцию и не предложила в законный 3-дневный срок другой маршрут, что надо было сделать по закону. Поэтому Навальный вправе был сказать, что акция была согласована. Но при этом он вполне тоже справедливо сказал людям, что «выходите, но мы не будем перекрывать улицу», хотя формально он бы мог претендовать и идти по Тверской улице, потому что закон нарушил не он. Тем не менее, он сказал: «Давайте выйдем на прогулку». Мы знаем, что были задержаны более 1000 человек абсолютно не справедливо. Даже в том случае, когда несли плакаты. Они шли по тротуарам. И это большой вызов власти перед москвичами. То же самое происходило и в других регионах России. Власть пытается таким, по-моему, очень неуклюжим способом предотвратить выход людей на улицы. Но это неправильный путь, и количество людей, которые будут выходить на улицы, будет только увеличиваться. В.И.: За то время, которое прошло с 26 марта, что-то изменилось в этой работе? Л.П.: Мы сейчас просто пытаемся составить аналитические записки по незаконным нарушениям, незаконным судам, по применению насилия со стороны полицейских по отношению к гражданам. Документируются все эти случаи. В.И.: Спасибо большое, что побеседовали с нами, Лев Александрович!

С нами на связи Сергей Охотин, региональный руководитель отделения Движения «За права человека» (г. Кемерово). Здравствуйте! Сергей Охотин: Здравствуйте.

В.И.: Несколько вопросов сегодня. Одна из тем, которую активно продвигают и готовы обсуждать представители движения «За права человека» в регионах, касается проблем, которые возникают в местах лишения свободы. Правильно я понимаю, что в Кемерово тоже без проблем в этой сфере не обходится? В частности, один из ваших последних блогов касается того, что большие проблемы в медицинской сфере. О чем идет речь, какие проблемы вы можете обозначить актуальными для Кемерово?

Связь прервалась. Пока зачитаю отрывок из блога нашего эксперта. Заголовок такой: «Медработники ФСИН кто они? Ангелы или пособники палачей? Часть 1». В этом блоге приведен огромнейший список фактов подтверждения тому, что порой происходит в местах лишения свободы. «Врач — наверное, самая благородная и достойная профессия на свете. Труд у них тяжёлый, часто неблагодарный и низкооплачиваемый. Особо тяжело медицинскому персоналу трудиться в закрытых учреждениях, своевременно оказывать помощь множеству нуждающихся в такой помощи заключенных, при недостатке лекарств, стараясь отделять симулянтов и аггравацию от действительно опасных заболеваний. Вместе с тем по работе медицинского персонала в СИЗО и ИК Кемеровской области, набралось такое количество жалоб, что наверно можно было бы написать целую книгу, или сценарий к фильму ужасов: Факты неоказания медицинской помощи, подмена лекарств, фальсификация медицинских документов, содействие сокрытию преступлений насильственного характера, немедицинское применение психотропных средств, намеренное причинение вреда здоровью осужденных». Сергей Владимирович, вновь здравствуйте. В вашем блоге вы пишите, что жалоб наберется на целый фильм ужасов. Можете привести несколько примеров, самых ярких или показательных? И как бы вы в целом охарактеризовали ситуацию в исправительных учреждениях Кемеровской области?

С.О.: Ситуация ухудшается. В истекшем году это очень ясно было показано. Я думаю, что, поскольку система избавляется от возможности контроля, от общественного контроля, нам стали известны результаты выборов в ОНК, ситуация будет только осложняться. Из конкретных происшествий — один из ответов мне сегодня пришел. Убийство в ИК-22 осужденного Собянина, по которому не возбуждали сперва уголовного дела. Одно из таких мест, где заключенные больше всего страдают и больше всего повреждений получают, это карантинное отделение. Сразу свежеприбывших заключенных в колонии избивают, чтобы знали свое место. В некоторых случаях это выходит за рамки и заканчивается смертью. Вот такой человек умер в 2016 году, летом. Уголовное дело длительное время не возбуждали. Указывали, что он умер от [инфаркта] миокарда. Потом все-таки признали, что у него были какие-то повреждения, которые не находились в причинно-следственной связи. В целом, после того, как расследование частично было проведено, хотя мы сразу же предполагали, что сотрудники администрации будут находиться в стороне от происшествия, и группа осужденных-активистов, которые своими действиями убили человека. Давали в СК и в прокуратуру фамилии этих лиц, нам было известно, кто участвовал в избиении. Но, как мы и предполагали, все свели к одному-единственному осужденному, что был личный конфликт. Погибшего нашли во дворике, у него выявлены гематомы на ягодицах, в затылочной области головы. До последнего и прокуратура, и следственные органы настаивают на том, что это не находится в причинно-следственной связи со смертью. То же самое, множественные такие же эпизоды — падение с лестниц. Не так давно привезли большой этап заключенных из одной колонии в другую, привезли в ЛИУ-21. Избиты были многие. У одного разрыв обоих легких произошел. Факт скрыли, вывезли его в реанимацию и оттуда уже быстро забрали в тюремную больницу, когда более-менее опасность для жизни миновала. Везде пишут, что упал боком на ступеньку. Когда такой осужденный получает повреждения, про которого я говорю, это Богатырев Евгений, которого в ЛИУ-21 так травмировали. Никого к нему, разумеется, не допускают, осужденный полностью изолируется от родственников, от адвокатов. То же самое — буквально прошло несколько недель, и тот же самый случай в том же ЛИУ-21, еще одного осужденного, Сергея Николаевича так же избили, почки отбили, и человека даже вывезли на искусственную почку, на гемодиализ, в ту же самую ИК-5. Но адвокат ему не положен по его медицинским показаниям. То есть до тех пор, пока сотрудники каким нужно образом не спрячут все следы преступления при содействии медиков, такой врач, начальник медсанчасти в ИК-5 Шиловский, который всегда выдает справки. У нас уже накопилась целая стопка отписок от него, что осужденный по медпоказаниям не может встречаться ни с адвокатом, ни с кем. А по прошествии времени, когда уже чуть-чуть в себя приходит, на него надавят, тем более, на больного, избитого человека не слишком сложно надавить. И там уже идут отказы и от адвокатов, и от претензий. Фактически получается ситуация, что преступники расследуют преступления в отношении самих себя. Что-то происходит — непосредственно те же оперативники или безопасники, кто непосредственно участвовал в такой расправе, в избиении либо по чьим указаниям это делалось, они составляют документы, проводят расследование. Если есть требование прокуратуры либо заявление в возбуждении уголовного дела, то это направляют в СК. Но на основе собранных ими первичных объяснений доказательство все и происходит. Опрашивают кого? Разумеется, либо активистов, либо тех же самых сотрудников, которые говорят, что все в порядке, все замечательно. Врачи повреждения не фиксируют. Те случаи, когда массово в колонии заходят под мероприятием так называемого планового обыска сотрудники других колоний, где происходят случаи массового избиения, это свидетельство происходит спустя 10 дней, 2 недели, когда уже повреждения в больше степени зажили. Система сокрытия преступлений поставлена на такой уровень, что всем помогают. И есть основания считать, что эта политика будет продолжаться, развиваться. В связи с последними изменениями в законодательстве, у сотрудников такая уверенность и необходимость в применении силы. Негласно они говорят, что «нам развязали руки». Буквально на днях ездила адвокат, несколько человек избили в СИЗО-4. Отправила записью беседу с сотрудниками. Сотрудники поощряют насилие, завуалированные угрозы не стесняются высказывать адвокатам, что «в иных случаях вы бы у нас тут и пропали бы», «ничего страшного, если жертвовать пешками, применять насилие, пытки». Это считается нормой работы системы. Если раньше были какие-то сдерживающие факторы общественного контроля, непонятно, как к этому власть отнесется, то, очевидно, сейчас дано такое указание, чтобы в целом такое направление деятельности поощрять, что бить заключенных нужно, полезно. Снимаются все механизмы контроля. Никаких расследований не проводится. Несмотря на множество фактов избиений, пыток, убийств, их действительно множество, ни одно из этих дел не закончилось реальным наказанием, возбуждением уголовного дела. Кроме как по отдельным заключенным. Сотрудники администрации всегда в стороне. В самом крайнем случае — только дисциплинарное взыскание. Это приводит к тому, что мы об этих фактах вынуждены говорить, с вами говорить, публиковать в интернете. Но и этому же препятствуют. Сказанное сейчас мной в интервью либо то, что мы публикуем, это все вызывает последствия. Против меня постоянно подают иски. Недавно из 37 колонии, они миллион хотели за повестку о защите деловой репутации. До этого то же самое СИЗО-4 хотело два миллиона, СИЗО-1 хотело миллион. Все эти иски мы, конечно, выигрываем в судах. Но на это тратится много сил, времени. И все равно неприятно, когда за то, что ты говоришь правду, с тебя стараются взыскать миллион. Я не исключаю, что такая судебная практика изменится. Это одна из последних возможностей — говорить что-то вслух, и люди действительно видят, что происходят преступления, которые не расследуются. Пока мы об этом говорим. А потом на нас наложат огромные штрафы, суды начнут удовлетворять их многомиллионные иски. И чисто из-за экономических причин нам сложно будет вообще что-то говорить, наступит полная тишина.

В.И.: У нас есть еще одна тема. Я знаю, что у вас было дело о сбивании стоимости на жилье на 15%.

С.О.: Это все по валютным ипотекам начинается, когда люди берут квартиру, вкладывают несколько десятков тысяч долларов своих денег, продав свое предыдущее жилье, оставшись без всего. Ипотеку возьмут тоже на несколько десятков тысяч долларов. Не рассчитают свои силы и не выплатят все, что можно, банку, какой-то сбой. И в дальнейшем их квартира, в которой проживают они, несовершеннолетние дети, уходит на торги. Все бы было ничего, если бы эти торги проводились более-менее справедливо. Потому что такие мероприятия проводятся в сговоре. По нашему случаю такое произошло. Более того, что интересно, эта квартира была выставлена на торги на основании исполнительного листа, который выдан недействующим судьей. Недействующий судья Максимкин, который уже сложил свои полномочия около года назад, подписывает, выдает исполнительный лист. На основании этого исполнительного листа осуществляется исполнительное производство. Сведения о квартире размещаются недостоверные. Есть такой момент, что федеральное имущество — первоначальный взнос 20%. Когда частное имущество, 5%. Они продают частную квартиру. Многим людям, может быть, было бы интересно купить эту квартиру, внеся для аукциона первоначальный взнос 5%. Но если сведения размещены, что она федеральная, а взнос 20%, многие люди теряют интерес к этой квартире. Согласитесь, большая разница — 600 тысяч и 2 миллиона. Поэтому стоимость квартиры в итоге падает на 15%, пристав снижает. Когда они снова выходят на торги, торги проводятся между своими. Пришедшие со стороны участники отсекаются путем предоставления неверных анкет и рассмотрения их не сразу же, чтоб они могли устранить эти недостатки, а в последний день, когда исправлять уже поздно. Хотя законодательство и судебная практика прямо требует рассмотрение заявок в день подачи. И остаются два участника, состоящие между собой в сговоре, которые превышают цену буквально на 1000 рублей от первоначально заявленной. Эти участники друг на друга доверенности выдают, на одной стороне участвуют как два представителя, первоначальный взнос вносят в одном банке в одно время, все это подтверждено. Суд в этом не видит проблемы. И при этом не учитываются совершенно права детей, хотя у нас есть орган опеки и попечительства, и согласно позиции Конституционного суда, он защищает в таких случаях ребенка. И есть заключение, где указано, что выставление квартиры на торги будет с существенным нарушением конституционных прав ребенка. Вместе с тем, эти потерпевшие, Казанцевы из Зеленограда, несмотря на такое категоричное заключение органов опеки, несмотря на то, что по России орган опеки был привлечен в это дело, но участие его судом не обеспечено, орган опеки не извещен о проводимом судебном заседании. И процесс рассмотрен без них, без учета вот этого заключения и с вытекающими отсюда всеми моментами.

В.И.: Это такой единичный случай или же проблема носит системный характер?

С.О.: В большей степени системный. Этот случай я привел только для демонстрации того, что в одном деле соединилось фактически три значимых нарушения: договорные торги, недействительный фактически исполнительный лист, который выдан неуполномоченным лицом, и неучет позиции органа, призванного обеспечивать соблюдение конституционных прав ребенка. По каждому моменту есть еще такие же эпизоды. По той же Кемеровской области есть вопиющий случай. Он тупиковый, про него сейчас не принято говорить, потому что недействующий судья рассмотрел во второй инстанции в кемеровском областном суде порядка 400 дел, не имея полномочий, не будучи судьей.

В.И.: Это удивительно!

С.О.: Удивительно, но такое бывает, и вслух об этом никто не готов говорить. Потому что судья в отставке, согласно закону о статусе судей, судья в отставке может быть привлечен к исполнению обязанностей сроком на год председателем вышестоящего суда. То есть председатель Верховного суда Лебедев мог ее на год привлечь к исполнению обязанностей. И он это сделал, он ее привлек на год, она год проработала, но не более года срок по закону должен быть. А в дальнейшем она продолжила работать и второй, и третий год без каких-либо представлений председателя Верховного суда. В.И.: Большое спасибо, что побеседовали с нами. У нас эфир подошел к концу. Это программа «Вторник со Львом Пономаревым». Я прощаюсь с вами, до свидания!