В Конституции написано, что пытать нельзя
Ольга Садовская: «У нас в Конституции написано, а в Уголовном кодексе расшифровано, что пытать нельзя. Это наше государство прямо нам говорит. И если вы считаете, что это не так, – насколько вы вообще уважаете правила, установленные нашим государством?» Правозащитница Ольга Садовская рассказала изданию «Черта» о государственном насилии и вреде пыток. Вот некоторые из ее цитат.
«Люди, которые применяют пытки, этими же пытками сами себя травмируют. Было достаточно много исследований в Штатах и в Великобритании о том, что люди, систематически применяющие пытки или даже если совершили их всего один раз, сами страдают тяжелейшим ПТСР. Пытая кого-то, они открывают для себя мир, где ты никогда ни от чего не защищен. И попадают в этот мир сами. Хотят они этого или нет, находятся ли на стороне силы – все равно они психологически попадают в парадигму, где сами могут стать жертвами».
«Исследования показывают, что пытки не приводят вас к истине, они наоборот отдаляют от нее. Если вы хотите получить информацию от человека, то пытать его – неэффективно, это вам не даст никакого результата. Он просто скажет вам все, что угодно, чтобы приостановить или прекратить мучения. Человек вам соврет, какое-то время вы будете проверять его версию, а он получит передышку. Потом вы поймете, что он вам соврал, и все пойдет снова кругу. Нет в истории случаев, когда пытки позволили бы действительно расследовать преступление. Все равно все обстоятельства устанавливаются косвенными доказательствами: опросами свидетелей, видеозаписями».
«Я могу допустить, что какой-нибудь полицейский не видит никакого другого выхода, кроме как пытками добыть информацию. Значит, он должен быть готов понести уголовную ответственность за совершенное преступление. Как если бы он решил украсть, ограбить, дать взятку. Пытки в этом не отличаются ничем от любого другого преступления. Мы не можем сделать так, чтобы их не было вовсе, но можем сделать так, чтобы те, кто применяет пытки, несли наказание».
«У нас никогда не было политики, что если мы узнали о нарушении прав человека, то сразу бежим, публикуем это в медиа и начинаем возить какого-нибудь силовика мордой по столу. Иногда эти вещи просто случаются по незнанию или по недосмотру. У нас было довольно эффективное сотрудничество со ФСИН. Иногда мы посещали колонию и говорили им: «Это, это и это – нарушения. Мы хотим, чтобы вы это устранили. Но если вы это демонстративно не устраните, тогда мы всем об этом расскажем». И многие вопросы разрешались именно так. И когда через месяц или два мы снова приезжали в эту колонию, мы видели, что ситуация изменилась. Что кровати больше не стоят под наклоном, потому что если человек каждую ночь во сне скатывается с кровати, то это вообще-то бесчеловечное обращение. Что питание меняется. Что людям больше позволяют ходить в библиотеку, например, оказывается медицинская помощь».
«Все, кроме ОНК, схлопнулось в 2015 году, когда законодательство об «иностранных агентах» стало активно применяться. Тогдашний «Комитет против пыток» был признан иностранным агентом, и пошла эта волна. Сейчас же есть огромное количество законодательных актов, по-моему, уже за сотню, о том, чего нельзя иностранным агентам и чего нельзя госслужащим с иностранными агентами. А работа в рамках ОНК сворачивалась постепенно. Но к 2020 году уже практически нигде не осталось независимых членов наблюдательных комиссий».
