В Южном окружном военном суде продолжается рассмотрение дел «Второй симферопольской группы»
Крымские татары – 25 человек – обвиняются в организации и участии в деятельности партии «Хизб ут-Тахрир», признанной террористической на территории России решением Верховного суда от 14 февраля 2003 года. Правозащитным центром «Мемориал» все они признаны политическими заключенными. Деятельность большинства арестованных была связана с правозащитным движением «Крымская солидарность». Помощь семьям ранее осужденных крымских татар, посещение судебных заседаний и освещение процессов, открытое выражение поддержки привели их в свою очередь на скамью подсудимых.
27 марта 2019 года в крымских поселках Каменка, Строгоновка и Белое прошли массовые обыски и задержания крымских татар. В этот день было задержано двадцать человек. Еще трех человек – журналистов «Крымской солидарности» Ремзи Бекирова, Владлена Абдулкадырова и Османа Арифмеметова – задержали 28 марта. Позднее к делу присоединили дела двух крымских татар, Раима Айвазова и Эскендера Сулейманова, доведя общее количество арестованных до 25 человек. В рамках уголовного дела четверо человек находятся в розыске. Массовые аресты напомнили события 1944 года и невольно вызвали ассоциации с депортацией крымских татар.
В августе 2020 года стало известно, что предварительное следствие по делу завершено. Всех обвиняемых разделили на пять групп, выделив пять отдельных уголовных дел, по каждому из которых проходит пять человек. Данное новшество вызвало недоумение среди адвокатов и породило естественные вопросы о том, в каком статусе будут находиться обвиняемые из разных пятерок по отношению к друг другу, а также каким образом будут учитываться возможные разночтения в показаниях свидетелей, которые им придется давать по пять раз.
Организацию террористической организации ч. 1 ст. 205.5 УК РФ изначально инкриминировали: Умерову, Бекирову, Изетову, Базарову и Сулейманову. Однако затем следствие переквалифицировало Фарходу Базарову и Руслану Сулейманову обвинение с первой части на вторую, сделав их участниками террористической организации. Одному из самых молодых обвиняемых, подвергшемуся при задержании пыткам, Раиму Айвазову обвинение наоборот ужесточили, сделав его организатором террористической группы. В начале 2021 года в Ростове-на-Дону в Южном окружном военном суде началось слушание дел по существу пятерок «Второй симферопольской группы».
Право говорить на родном языке
На улице перед зданием Южного окружного военного суда стоят крымские татары. Они приехали поддержать обвиняемых и горячо реагируют на несправедливое решение суда о непредоставлении подсудимым переводчика. «По закону они имеют право на переводчика. Крымскотатарский язык они сделали государственным языком. Любой присутствующий здесь, в зале суда или в клетке, может разговаривать на любом языке, который признан государственным языком. То есть русский и крымскотатарский. Если он выбрал крымскотатарский язык, это не означает, что его нужно выгонять из зала суда или не предоставлять ему нужного переводчика, который должен быть по закону», – говорит один из десятка-полтора мужчин.
И действительно, согласно Конституции Республики Крым, она имеет три государственных языка – русский, украинский и крымскотатарский. Однако на деле право обвиняемых на предоставление переводчика с крымскотатарского на русский не реализуется. «Суд всем 25 участникам отказал в переводчике, – рассказывает адвокат Назим Шейхмамбетов. – Это говорит о том, что суд вообще не разбирал, кому он нужен, кому не нужен. Как только дело дошло до суда, моему подзащитному отказали в переводчике, хотя у нас на следствии, на страже – везде был переводчик».
В первой пятерке, где собрали предполагаемых организаторов террористической организации – Ремзи Бекирова, Ризу Изетова, Шабана Умерова и Раима Айвазова – услугами переводчика во время предварительного следствия пользовались Шабан Умеров и Фарход Базаров. Они ходатайствовали о переводчике и во время судебных заседаний. Однако суд решил, что обвиняемые в достаточной мере владеют русским языком. В итоге они не имеют возможности приобщить к материалам дела ходатайства на крымскотатарском языке. Их речь на родном языке суд расценивает как отказ высказываться по поводу обвинения.
Адвокат из пятерки Османа Арифмеметова, Яшара Муединова, Руслана Сулейманова, Рустема Шейхалиева и Энвера Аметова Лиля Гемеджи сообщила, что правом давать показания на крымскотатарском языке захотели воспользоваться четверо обвиняемых. Они пользовались услугами переводчика, начиная с момента задержания. Однако суд не удовлетворил их ходатайства. «Все заседания начались с нарушения. С нарушения права говорить на родном языке, давать показания на родном языке. На мой взгляд, суд пытался сломать позицию ребят, пытаясь лишить их права говорить на родном языке и удаляя их из судебного заседания. В нашей пятерке было удалено четверо из пяти человек, которые давали показания на родном крымскотатарском языке. При этом суд разъяснял права во время отсутствия наших подзащитных в зале судебного заседания», – рассказала Лиля Гемеджи в ходе видеоконференции «Крымской солидарности». Она добавила, что это не первое дело, когда обвиняемые говорят на родном крымскотатарском языке и им отказывают в переводчике. Эта тенденция наметилась еще в деле Алуштинской группы.
Адвокат из пятерки Тофика Абдулгазиева, Владлена Абдулкадырова, Иззета Абдуллаева, Меджита Абдурахманова и Биляла Адилова Марлен Халиков рассказал о переносе заседания на 6 апреля из-за того, что задержанные не были доставлены в здание суда. Адвокаты по соглашению узнали об этом только в начале процесса. «Проехали с коллегами 1500 км в обе стороны, однако наших подзащитных не доставили. Абсурд», – прокомментировал Марлен Халиков. Заседание пятерки Джемиля Гафарова, Сервета Газиева, Алима Каримова, Сейрана Муртазы и Эрфана Османова перенесли на 8 апреля. На заседании, которое состоялось 18 марта, реализовать право подзащитных на переводчика адвокатам не удалось. К рассмотрению дела по существу пятерки Акима Бекирова, Сейтвели Сейтабдиева, Рустема Сейтхалилова, Эскендера Сулейманова и Асана Яникова суд еще не приступал. Заседание перенесено на 13 апреля.
По словам Лили Гемеджи, в их пятерке только один человек, Энвер Аметов, готов говорить на русском языке, поэтому именно он будет озвучивать позицию обвиняемых. «Я со своим подзащитным Русланом Сулеймановым, договорилась о том, что он будет писать на крымскотатарском языке. Я буду писать ходатайства на русском и приобщать в качестве приложения его ходатайства. Другого способа пока мы не видим. Менять стратегию и говорить на русском языке пока не планируем. Считаем, что наше право на переводчика было нарушено», – отметила Лиля Гемеджи. Она добавила, что председательствующий предоставил несколько определений, в которых указывалось, почему обвиняемым отказано в переводчике – якобы есть достаточные основания считать, что они разговаривают на русском языке. «В нашем случае, я считаю, таких оснований нет. Мы пользовались этим правом с момента задержания. Школу и вуз подзащитные заканчивали во время действия юрисдикции Украины. Государственный язык в тот момент был украинский. Сами они являются носителями крымскотатарского языка. Поэтому мы не говорим о том, что наши ребята не знают русский язык. Мы говорим о том, что они думают на крымскотатарском языке и формировать свои мысли им легче на именно на крымскотатарском языке», – добавила адвокат.
Доказательства обвинения
О том, что представляют из себя доказательства обвинения, рассказал адвокат Эдем Семедляев. Он отметил, что если бы хотя бы у одного из 25 человек было бы хоть что-то, что можно было бы отнести к терроризму, прокурор обязательно предъявил бы это суду и сконцентрировал бы на этом внимание. «Но мы видим, что ничего нет. Поэтому прокурор монотонно читает исламские темы», – сказал Эдем Семедляев. Чтение происходит из заседания в заседание. «Прокурор, вырывая из текста какие-то куски, хочет показать, что ребята занимались чем-то очень страшным. Хотя, если взять весь этот текст, всю стенограмму, и прочитать, то мы видим, что ребята разговаривали на какие-то исламские темы, обсуждали какие-то правительства, какие-то политические моменты, которые происходили в Крыму, но никакого терроризма там нет. Никаких подготовок ко взрывам. Как бы прокурор не пытался там вычленять из этого текста, там этого нет. Ни самого терроризма, ни подготовки каких-то терактов, взрывов, поджогов, убийств и чего-то с этим связанного», – пояснил Эдем Семедляев. По его словам, принадлежность очень многих голосов из записи не определена. Следствие закрыло эти моменты показаниями скрытых свидетелей. Свидетели же готовы узнать любой голос и указать на любого человека.
Лиля Гемеджи добавила, что стороне защиты не предоставили вещественные доказательства. «Подброс литературы, флешек был практически стопроцентно во всех случаях. В доме моего подзащитного Руслана Сулейманова было подброшено, если мне не изменяет память, три новых книги. Абсолютно новые нечитанные, беленькие. Они были подброшены. У них в доме шел ремонт и где-то за печкой якобы нашли эти книги. Дровяная печка, где-то там сзади, где постоянно пыль, паутина. И они не могли быть в таком состоянии, в котором их достали. У одного из обвиняемых, Раима Айвазова, обыск не проводился, у остальных проводился обыск. И если всем подбрасывали в среднем по три книги, то можете представить, сколько книг там должно быть. Плюс ко всему прочему гаджеты, электронные носители, флешки», – добавила Лиля Гемеджи.
Запрещенные книги, по версии следствия, были найдены при обыске в багажнике машины Ризы Изетова. Протокол обыска он подписывать отказался, ссылаясь на недопуск адвоката. На заседании 29 марта он выразил изумление в связи с тем, что книги были найдены в рабочем автомобиле. По его словам, также в перечне доказательств обвинения появились не принадлежащие ему сим-карта и флеш-накопитель. Среди доказательств обвинения также предоставлены биллинги телефонных разговоров обвиняемых. Они показывают, кто с кем созванивался, как часто и какая была длительность разговоров. Однако это доказывает лишь то, что подсудимые были знакомы между собой, что и не отрицается стороной защиты.
В ходе исследования доказательств обвинения был также предоставлен CD-диск с записью без звука встречи, которая происходила в 2016 году. «Есть видео от 2016 года, – поясняет Лиля Гемеджи. – Вопрос к оперативной службе ФСБ. У вас были фотографии всех этих людей в 2016 году, а арестовали вы их только в 2019 году. За три года не было совершено ни одного теракта. Найти всех этих людей было проще простого. И вы, оперативные сотрудники, которые писали рапорты, три года вы просто держали эти материалы где-то и в какой-то удобный момент эти материалы достали и нарисовали новых террористов? Новые палочки, какие-то свои статистические данные? Но, если это была реальная угроза для государства, то чем занималась ФСБ все эти три года? Это такая тенденция, все задержания исключительно ради статистики, повышения раскрываемости террористов. Точно такая же ситуация с делом «Второй бахчисарайской группы» и последней «Пятой бахчисарайской группы». Часть людей была осуждена. И вдруг через четыре года вспомнили, что там есть еще люди. И их через четыре года задерживают. За эти четыре года нет никаких террористических актов, убийств, захватов, взрывов. Это говорит лишь о том, что никакого терроризма и всего, что имеет отношение к терроризму, в Крыму нет».
Шестьдесят детей без отцов
Более шестидесяти детей крымских татар, взятых под стражу по делу «Второй симферопольской группы», могут вырасти без отцов. Они не получат свою долю отцовского внимания, ласки и заботы, участия в совместных семейных праздниках и прогулках. Что это, если не геноцид? Это действительно надо ради безопасности страны? Можно ли сделать так, чтобы параллельная реальность, в которой в Крыму есть террористы и осваиваются бюджеты на борьбу с ними, никак не вмешивалась бы в реальность, где есть заботливые отцы и мирные дома крымских татар?
Сегодня в Крыму воспитываются без отцов – политических заключенных 191 несовершеннолетний ребенок. Всего уже более двухсот детей испытали на себе особенности взросления без отцовской помощи и поддержки. Некоторые осужденные вышли на свободу. Пока папы отбывали срок, дети росли без них. О том, как живут дети политзаключенных, рассказала координатор проекта «Крымское детство» Мумине Салиева.
«Зейнеб одевает маленького Мухаммада. Он родился после того, как арестовали его отца – правозащитника Ризу Изетова. Но его старшая сестра Мадина, ей тогда было четыре года, помнит этот день, когда сотрудник ФСБ сказал ей: «Мы сейчас забираем его [отца] в тюрьму. И ты его больше никогда не увидишь». Чуть дальше стоит малышка Сульбие. Она родилась спустя два дня после ареста папы – крымскотатарского активиста Меджита Абдурахманова. Долгожданная девочка в семье. Буквально несколько дней назад она стояла у здания Южного окружного военного суда в Ростове-на-Дону, где судят ее отца», – пишет на своей странице Мумине Салиева. Таких историй женщин и детей, разделенных с любимыми мужьями и отцами, Мумине знает множество. Все они появились 27 марта 2019 года, в день массовых задержаний крымских татар.
«За последние семь лет мы столкнулись в Крыму с таким явлением как дети политзаключенных. Наша новая история началась в 90-х годах, когда крымские татары вернулись в Крым и начали созидать, обустраиваться, создавать какие-то культурные центры, медиа. Люди вернулись на родные земли, начали все это воссоздавать. Лично я никогда не думала, что мы столкнемся с таким явлением, как дети политзаключенных. Далее мы столкнулись с таким явлением, как дети, рожденные после ареста отцов. У нас 12 детей, которые вообще по факту не видели своих отцов никогда, потому что женщины рожали, когда мужья уже сидели в следственных изоляторах», – поделилась Мумине Салиева.
По словам координатора «Крымского детства», сейчас ограничительные меры, связанные с карантинным режимом, начинают потихоньку снимать. Уже есть жены, которые съездили в колонии к своим супругам. Мумине думает о том, как будут воспринимать встречу с отцами дети. Есть опыт, когда женщина испытала сильный эмоциональный стресс, увидевшись с супругом впервые за пять лет. «И вот она рассказывает мне и плачет. А я параллели провожу и думаю, каково детям? Как они это перенесут, что с ними после этого будет? Это будут положительные эмоции или это будет опять очередная травма?» – задается вопросами Мумине Салиева. По ее словам, дети политзаключенных нуждаются в максимальной опеке и заботе об их психологическом и физическом состоянии. Потому что у многих из них на фоне стресса возникают проблемы медицинского характера.
До начала пандемии встречи с детьми политических заключенных крымских татар проводились раз в месяц. Когда детей было около ста, их получалось собирать вместе. Бизнесмены и рестораторы предоставляли различные площадки для культурных мероприятий. После обысков и задержаний крымских татар 27 марта 2019 года цифра детей политзаключенных в одночасье стала 160. Встречи начали проводить по регионам, отдельно в Симферополе, Бахчисарае и Севастополе. «Систематически раз в месяц мы с ними виделись, не считая того, что наши педагоги и воспитатели в индивидуальном порядке посещали каждую семью в отдельности», – делится Мумине Салиева.
В рамках своей профессиональной деятельности педагоги и психологи предоставляли помощь. Детей политзаключенных вывозили на экскурсии, организовывали праздники на природе. В школьные каникулы обязательно был летний лагерь на море в Судаке или Евпатории. Со временем крымскотатарские семьи стали сами приглашать детей в гости. В течение каникул по неделе дети жили в полноценных крымскотатарских семьях, где они видели папу и маму, которые не отличали их от своих родных детей. Они возвращались домой наполненные любовью, в восторге от того, что к ним относятся, как к родным детям.
Локдаун стал вызовом для активистов «Крымского детства». Встал вопрос, как работать с детьми дальше. «Для нас это было дело совести. У нас не было морального права оставить этих детей, поэтому мы перешли на онлайн-взаимодействие, дистанционные уроки и мастер-классы. Работали преподаватели, которые подтягивали детей по английскому, по математике. Сейчас очень надеемся, что будет послабление в карантинных мерах и мы сможем вновь проводить общие мероприятия», – говорит координатор «Крымского детства».
По словам Мумине Салиевой, необходимость оказывать поддержку семьям и детям политзаключенных консолидирует крымскотатарское общество. Не последнюю роль в этом играет платформа проекта «Крымское детство», люди также предлагают помощь на странице проекта в «Инстаграме». Бытовые вопросы, потребность в специализированном медицинском обслуживании, помощь в освоении школьной программы и дополнительные занятия – круг решаемых вопросов очень широк. Каждый ребенок политического заключенного может рассчитывать на поддержку крымскотатарского сообщества.
Корнилова Дарья
