Хава Хазбиева: Выборная власть решила бы проблемы

Литературовед и режиссер-документалист из Ингушетии Хава Хазбиева поделилась своими мыслями о трагической судьбе исчезающих народов, об отношении к смерти на Северном Кавказе и о необходимости успеть запечатлеть свидетельства людей, испытавших на себе переломные моменты истории.

– Хава, я знаю, что вы очень серьезный документалист. Вы свой путь, наверняка, нашли как-то не сразу. Каким образом вы поняли, что ваше призвание – съемка документальных фильмов? Как вы нашли себя в этом творчестве?

– Меня двигает в этом направлении только необходимость пока что. Время сейчас такое, что нужно фиксировать, потому что очень много людей уносят с собой… Уходит очень много людей – тех, кто на себе испытал переломные моменты истории. И надо успеть. Но не могу сказать, что ни я, ни другие в этом преуспели, потому что нет ресурсов. Потому что сложно это сделать. Потому что говорить об этом очень тяжело. Думать об этом очень тяжело, потому что психологические травмы, которые в стольких поколениях уже столетия. И пока мы не сумеем увидеть себя со стороны, понять, что с ними происходит, мы не сможем.

– Понятно, что травмировано поколение и не одно поколение. Как вы думаете, как, даже не отдельно взятому человеку или семье, а целым народам можно выходить из этой травмы? Как из этого можно выкарабкиваться?

– Рецепта другого нет, кроме того, что, прежде всего, нужно это все проговаривать. Очень важны публичные акты. То есть должны работать государственные органы, должны работать общественные органы. Все время должны работать общественные площадки в тех реалиях, в которых мы находимся после последней трагедии 1992 года.

Эта трагедия длится по сегодняшний день. Потому что бессудные казни, убийства, похищения людей, посадки, всякого рода репрессии продолжаются в отношении большего количества людей, меньшего количества людей, более интенсивно, менее интенсивно. Все это время это преступление длится, вовлекая все больше и больше людей, из которых состоит система. Если суды, органы следствия, прокуратура – все они не становятся на сторону справедливости, правды, они тоже совершают это преступление. Это длящееся большое преступление, которое не дает человеку освободиться от травм, потому что, только восстановив справедливость, человеческое сознание освобождается от боли. Это необходимое условие для того, чтобы человек вернулся к полноценной жизни.

– Скажите, пожалуйста, как решаются вопросы цензуры? На мой взгляд, мы живем в достаточно репрессивном государстве. Каким образом удается лавировать среди запретов творцам, художникам в этом достаточно жестком пространстве?

– От верблюда, если его нужно тащить через игольное ушко, остается совсем мизер. Искажается картина реальности. Поэтому, мне кажется, художник – я таковым себя не считаю, потому что нужно совсем по-другому мыслить, чтоб подниматься действительно до этого уровня, – я считаю, в принципе художник не должен допускать самоцензуру. Это разрушает в целом картину мира. Если допустить ее разрыв, если она не будет цельной, то художественный акт не может состояться, который будет иметь ценность.

– Как вы думаете, не извлеченные вовремя уроки из событий 1992 года в Пригородном районе какие будут иметь последствия в нашей современной истории?

– То, что сегодня происходит, и то, что происходило в 1994 году – начало чеченской войны, и то, что было в Грузии, то, что было начиная с 2014 года – вот это все последствия того, что государство имело все возможности продолжать преступные деяния, несмотря на то, что оно покаялось. В 1989 году была принята декларация высшим органом власти Советского Союза, что никогда более государство не будет совершать преступление против своих граждан, как это было при Сталине, но это все благополучно продолжается. Сталинизм, то, что называли сталинизмом, он не ушел никуда. Он прекрасно процветает все эти тридцать лет.

– Какая политика со стороны государства была бы, на ваш взгляд, правильной в отношении народов Кавказа для того, чтобы было больше благоденствия в регионе и отношения были бы между федеральным центром и регионом Северного Кавказа более живыми, более теплыми, более эффективными?

– Я думаю, что Северный Кавказ, если в целом даже говорить про Кавказ, – эти места все были символом коррупции. Если бы людям дали выбирать, выборная власть решила бы все эти проблемы. Люди знают, что это возможно. У людей огромная тоска по нормальной жизни, когда можно верить власти, друг другу, когда можно наслаждаться результатами своего труда, видеть это труд, гордиться тем, что создал. Люди истосковались по созиданию.

– Вопрос по поводу смерти. Мы с вами говорили о смерти, и вы высказали очень интересную мысль о том, что для того, чтобы лучше понять людей с Северного Кавказа и из Ингушетии, в частности, надо понять их отношение к смерти. Могли бы вы развить этот тезис, как мыслят себя люди с Северного Кавказа по отношению к смерти?

– Северный Кавказ – это пространство, где абсолютно обесценена жизнь как таковая. Именно потому, что столетиями там идут репрессии со стороны государства – всей мощи государства, разрушая жизнь человека, жизненный уклад целых народов. Отношение к смерти как к норме. И я думаю, что очень много деформировалось в сознании людей в силу того, что есть культ не жизни, а смерти.

Если опираться на мои наблюдения, то, что я с сознательного возраста вижу, то мы все время занимаемся тем, что хороним. Мы занимаемся умершими. Мы поминаем их. Мы заботимся об их загробной жизни, тем самым надеясь, что за это нам воздастся. Но это культ мертвых. Мы заняты все время мертвыми. Я думаю, что это не сделана работа памяти. То, что Александр Эткинд называл «Кривым горем». Допустим, у моего народа самая страшная боль, когда нет возможности похоронить человека, когда ты не знаешь могилы человека, чтобы к нему можно было прийти. Считается, что с ним потеряна связь, прерывается звено. И в сознании происходит что-то ужасное. То, что во все время человечеством было принято как норма, оно нарушено.

– Вы сами лично сталкивались ли со случаями расизма, кого-то национализма в отношении себя? Поскольку вы живете не в Ингушетии, общаетесь с людьми разных национальностей. Сталкивались ли вы с этим – ваш личный опыт?

– Разумеется, живя в России, не сталкиваться… Если у тебя неславянское имя и неславянская фамилия, на тебя обязательно посмотрят все равно как-то не так. Как только доходят до паспортных данных, конечно же, да.

Но по большому счету тот же расизм выражается в том, что люди плохо понимают, что в их стране очень много других народов. Не может быть, чтобы все люди так плохо знали географию собственной страны. Я считаю, что это государственная политика. Какие проблемы могут быть ввести программу школьного обучения, чтобы каждый гражданин знал, какие народы где живут, чем они занимаются, какие у них достижения, что там интересного у них. Это же величайшее богатство, которое есть в этой стране! Это не нефть, это не газ, не алмазы – это люди, разные люди, разные культуры. Возможность увидеть это… жизнь может так закипеть, огромная территория, где можно все!

– О чем еще стоит сказать, какие важные вещи мы сегодня не затронули в нашем диалоге?

– Есть красные книги, куда занесены растения, животные, но нет книг, куда занесены исчезающие народы. На грани сегодня стоит исчезновения, например, мой народ, потому что стремительная ассимиляция, мы сегодня приближаемся, когда остаются единицы носителей языка.

Дарья Корнилова