Женщины в российских тюрьмах. Обзор «Зоны права»
Как почти 50 тысяч женщин существуют, работают, болеют и умирают в пенитенциарной системе России
Конечно, условия жизни женщин-осужденных зависят как от конкретного региона и установок начальства местного УФСИН, так и от личности главы отдельно взятой колонии и самой осужденной. Так, не зря среди осужденных ходит поговорка о том, что «кто не сидел в Мордовии, тот вообще не сидел». Этот «прославленный» на весь криминальный мир регион считается одним их самых тяжелых для отбывания наказания, и люди не без оснований опасаются попасть туда.
Смертность
В 2016 году более 3000 осужденных подали ходатайства об освобождении от наказания в связи с тяжелой болезнью, 1600 были освобождены. Этих людей просто отправили умирать домой, чтобы не портили статистику. А министр юстиции России Александр Коновалов не без гордости рапортовал, что смертность осужденных снизилась на 10%, но не назвал при этом точного числа скончавшихся. Однако далеко не всем даже в предсмертном состоянии удается проститься с родными на свободе.
В практике правозащитной организации «Зона права» трое осужденных женщин скончались в Петербурге в тюремной больнице имени Ф.П. Гааза, еще двоих удалось освободить (в обоих случаях Санкт-Петербургский городской суд отменил постановление Смольнинского районного суда и принял решение освободить осужденных онкобольных). Что касается умерших, 55-летняя женщина страдала четвертой стадией рака и всего пару дней не дожила до рассмотрения судом ходатайства об ее освобождении. Она успела рассказать адвокату Виталию Черкасову, что ее отказались направлять в другие специализированные учреждения, где ей могли бы оказать реальную помощь, а в тюремной больнице не спешили ее спасать. Еще две женщины, страдающие последней стадией рака и ВИЧ, скончались буквально сразу после того, как потеряли надежду, хотя впереди еще и была апелляция: суд первой инстанции отказал им в освобождении, несмотря на очевидную тяжесть их состояния. Тогда Европейский суд требовал от властей России оказать экстренную медицинскую помощь этим женщинам или освободить их, чтобы они могли получить адекватное лечение в гражданской больнице. Чуда не произошло.
В этом году в Санкт-Петербурге после смерти онкобольной заключенной возбуждено первое в регионе уголовное дело в отношении тюремных медиков филиала «Больницы № 1» медсанчасти-78 ФСИН России. После диагноза онколога женщину, во-первых, не направили на консилиум специалистов, во-вторых, не отправили на специализированное лечение и, в-третьих, пытались снять только симптомы, что не препятствовало развитию болезни. Однако это бесперспективное дело (как и многие другие дела о врачебной халатности в обычных больницах) – за гибель осужденной в итоге никто не понесет наказания. Даже громкие федеральные информационные кампании с вовлечением ведущих СМИ, какие были, например, по делу о гибели в СИЗО Веры Трифоновой или о состоянии здоровья инвалида Маргариты Чарыковой, показательными посадками не заканчивались. Так, дело в отношении врача Александры Артамоновой было тихо прекращено через два года после смерти Трифоновой в связи с истечением сроков давности, а по Чарыковой даже не возбуждалось. Часто это связано с тем, что в СИЗО неизлечимо больных помещают судьи, а они за такие решения ответственности не несут.
Добровольно-принудительный труд
Тему принудительного труда в своем открытом письме описала участница группы Pussy Riot Надежда Толоконникова, когда попала в колонию в Мордовию. Она рассказала о рабском положении осужденных, о работе почти без выходных в швейном цехе по 16-17 часов в день, о четырехчасовом сне и угрозах тюремного руководства. Глава «Зоны права» Сергей Петряков отмечает, что с тех пор ситуация с трудом осужденных женщин в целом по стране не сильно изменилась: «Во многих женских колониях, где имеются производства, применяется «добровольная» сверхурочная работа, которая на самом деле, конечно, никакая не добровольная». Женщин заставляют писать заявления о том, что «по собственному желанию» они хотят работать в выходные дни и сверхурочно. Отказавшиеся не только могут и не мечтать об УДО, но и неизбежно столкнутся с конфликтными ситуациями внутри отряда, т.к. если одна заключенная решает не работать сверх нормы, то остальным придется увеличить собственную производительность. Не стоит забывать и о том, что все женские колонии «красные».
Пытки
У «Зоны права» было дело Ольги Минаковой, которую сотрудники ИК-6 Свердловской области 40 суток продержали в наручниках в штрафном изоляторе (ШИЗО), даже на ночь пристегивая к кровати. В итоге ей удалось доказать в апелляции, что действия администрации были незаконными. В своих жалобах она писала о том, что в ШИЗО ей запрещают иметь шампунь и дезодорант, она не может привести себя в порядок, не было горячей воды, то есть человеческие материально-бытовые условия попросту отсутствовали. Можно предположить, что такие меры воздействия могут широко применяться к любым несговорчивым осужденным, которые пытаются хоть как-то противостоять администрации колонии.
Быт
Не принижая тяжелого положения в тюрьмах мужчин, нельзя не подчеркнуть, что баня один раз в неделю и строго регламентированная стирка для женщины сродни пытке. При этом где-то, как в Чувашии, стирать белье можно и в отряде в бытовках, а где-то это строго запрещено и карается. В той же Чувашии в двух колониях из трех женских в некоторых отрядах даже были установлены стиральные машины и проведена горячая вода. Роскошь для других регионов.
Реальный срок лишения свободы разбил не одну семью. Детальных исследований на эту тему нет, однако знакомые с темой правозащитники могут подтвердить: процент женщин, потерявших связь со оставшимися на воле мужьями, гораздо выше, чем в обратной ситуации, когда в местах лишения находится мужчина, а его супруга не перестает в течение всего многолетнего срока навещать его и писать ему. В мужские колонии всегда очередь на свидания и на передачи, в женских — тишина и пустота.
Не секрет, что в колониях распространены случаи однополых интимных связей. В отличие от мужских, в женских учреждениях этот феномен не сильно табуирован и ему не придается резко негативной окраски. В нашей практике приходилось слышать от осужденных женщин о различных способах воздействия администрации на несговорчивую подопечную, например, с помощью разрешения «семье» проживать в одном отряде или с помощью угроз применения к партнерше повышенных мер воздействия.
Дети
Дети в этой системе – не только и не столько правозащитная проблема, сколько психологическая. Психологи, ссылаясь на теорию привязанности, уверяют, что ребенку лучше с матерью, пусть и в условиях тюрьмы, чем в детском доме. На практике все еще сложнее. Таких детей называют «серыми цветами». На сегодняшний день эта проблема касается 564 малышей, которые живут в 13 домах ребенка при женских колониях. Там дети могут жить до трех лет. Когда ребенку исполняется три года, администрация может продлить время пребывания в таких домах до выхода мамы из колонии – но только в том случае, если ей до окончания срока осталось не больше года. Матери могут общаться с детьми в свободное от работы время. Женщины, у которых есть дети в домах ребенка, могут носить обычную одежду не по форме, если к ней, конечно, прикреплен нагрудный знак. Администрация может разрешить женщинам совместное проживание с детьми, однако, по словам автора проекта «Женщина. Тюрьма. Общество» Леонида Агафонова, на деле это пока работает в качестве эксперимента лишь в нескольких колониях, например, в Нижнем Новгороде.
Главная проблема, по словам Агафонова, заключается в том, что так называемые «серые цветы» растут отдельно от мам, видят их лишь пару часов в день. Сразу после родов мать увозят обратно, не оставляют вместе с новорожденным. Во время карантина им также запрещено видеться с детьми. Когда ребенка увозят в больницу, он остается без мамы.
Что касается детей, которые находятся на свободе, то в зависимости от личности и поведения осужденных матерей им каждый месяц могут предоставлять до двух дополнительных длительных свиданий в выходные и праздничные дни вне колонии, но в пределах района, где учреждение находится. Это работает только в том случае, если у женщины нет конфликтов с администрацией. То есть право видеться со своим ребенком используется администрацией колонии для манипуляции.
Перспективы изменений
Российская пенитенциарная система остается закрытой и меняется очень медленно. Чтобы сравнить, как было раньше и как стало сейчас, достаточно послушать то, что рассказывает Ирина Теплинская. В 80-ые и 90-ые она содержалась в нескольких колониях в Архангельской области, Пермской крае и Чувашии, а сегодня занимается защитой прав ВИЧ-положительных и людей, употребляющих наркотики, в их доступе к медицинским, правовым и социальным услугам. По ее словам, за нарушения режима содержания и правил внутреннего распорядка вместо выговора, помещения в ШИЗО и помещения камерного типа (ПКТ), которые применяются сейчас, женщин раньше лишали посылок, бандеролей, посещения ларька или свиданий: «Получалось, что многие были лишены всего до конца срока – сидели на одной баланде». Теплинская также сообщила о тяжелой работе в три смены, включая ночь, и избиении тех, кто не выполнял норму выработки, так как из-за одного человека страдала вся бригада. Это очень перекликается с тем, что писала спустя 20 лет в своем нашумевшем письме Надежда Толоконникова и рассказывает глава «Зоны права» Сергей Петряков.
Перспектив улучшения ситуации с положением женщин в российской пенитенциарной системе, как и решения наболевших проблем в целом в тюремном ведомстве, в ближайшем будущем не ожидается. У действующей власти в условиях всепроникающего кризиса просто нет такой приоритетной задачи, и она вынуждена латать постоянно возникающие дыры и тушить пожары в других областях. Власти сейчас точно не до женщин-заключенных, ведь решение их проблем никак не поможет ей одержать победу на выборах в марте 2018 года.
